Паводок
Шрифт:
– Все равно не в коня корм, – попробовал убеждать его Ленька, – сколько ни жрешь, вон какой худой. – Но Семка оборвал его:
– Плюнь! Пусть подавится, частный капитал.
Они тогда обозлились здорово, разделили городскую булку пополам, запили ее несладким чаем и улеглись голодные.
– Во, моромой! – обзывал Юрика из своего угла Ленька.
– Куркуль! – бурчал Семка.
– Мазурик! – придумывал приятель.
– Юрик-мазурик! – досочинил Семка.
Юрик-мазурик молчал, не замечая перекрестного огня артиллерии.
Назавтра Ленька и Семен устроили над соседом
Мысль о мести пришла к ним случайно, ни о чем таком они не думали, даже забыли вчерашнее, но, вернувшись домой и не застав привычно жующего соседа, возмутились снова.
– Вот гад какой! – шумел Ленька, кочегаря остывшую злость.
– Надо ему отомстить! – придумал Семка. – Насолить как-нибудь за жмотство.
Они распахнули тумбочку Юрика, глумясь над ее изобилием.
– Буржуй настоящий! – бормотал Семка. – Сахара – куль, масла полбанки. Даже тройного одеколону полная бутыль. Давай весь сахар сожрем! – загорелся он. – Или все масло!
– Не съесть, – горевал Ленька, – а то бы можно.
Он взял бутылку с одеколоном, щедро побрызгался сам, пролил струйку на Семку.
– Пахни ароматно! – приказал Ленька и вдруг вскочил от хохота. – Слышь! – заорал он. – Идея! Давай одеколон в сахар выльем! Во закукарекает!
Семка шкоду поддержал, они вылили в песок почти полбутылки, принюхались, попробовали песок на вкус и еле отплевались.
Вечером пришел Юрик, принес свой любимый чайник, разложил на столе продукты, набухал в кружку песку, ложек шесть, не меньше, и поднес ее ко рту.
Резкий запах дешевого одеколона шибанул ему в нос, он попробовал чай на вкус, сморщился, тайком взглянув на ребят, но они были наготове, вдумчиво глядели в книжки, – задумался недолго и вдруг с удовольствием стал потягивать чай, заедая его намасленной булкой. Семка и Ленька переглянулись, расширили глаза, едва сдерживаясь от смеха, а Юрик спокойно допил чай, сложил куль в тумбочку, сыпал сахар, наверное, целый месяц, так и не решившись выкинуть.
– Неужто не пахнет? – удивлялся Семен, когда они оставались одни. – Нос, может, у него заложило?
– Пахнет, – уверенно отвечал Ленька, – просто жмот. – И поражался: – Надо же, так и дожрал одеколоновый куль.
Эта история врезалась Семке в память, Юрик-мазурик иногда выплывал из нее, и Семка рассказывал о нем другим с удивлением и смехом; смеясь, Семка рассказал о нем и теперь, но засмеялся только Орелик.
– Чего же тут смешного? – спросил Слава Гусев.
Семка растерянно поглядел на него.
– А говоришь, стихийного бедствия не видал, – сказал хмуро дядя Коля. – Я вот по свету полазил, где ни бывал, даже, вишь, заключение наблюдал, – проговорил он неспешно, – и скажу тебе, Сема, что этот твой Юрик – самое паскудное гадство на земле. Вошь, гнида, и, что обидно, нет ему переводу.
– Чего хочешь? – спросил Слава. – От старых образуются молодые, каков плод, таков и приплод. Я и то гляжу, все, говорят, молодые лучше старых. И новей, и умней, и грамотней. Но вот, рассуждаю, тогда откуда подлость берется? Гадство всякое. Помрут, мол, старики, пережитки прошлого, останутся одни молодые, ну, бывшие молодые, и все хорошо станет? Ан фиг!
– Ты, Слава, молодых не вини, – возразил ему дядя Коля, – гнидство все же, как и хорошее, по наследству как бы передается…
– Дядь Коль, – всхохотнул Слава, перебивая его, – а впрямь парень этот, мазурик-то, на хорька нашего похожий?
– И то, – засмеялся дядя Коля. – Вылитый Храбриков.
Семка, все это время молча слушавший рассуждения Славы и Симонова, вспомнил Храбрикова – маленького, щуплого, но, видать, жилистого, мелкие его, вертлявые глазки, морщинистое, изношенное лицо – и подумал, что в самом деле Юрик-мазурик смахивает чем-то на этого старика, не внешне, конечно, а нутром, что ли…
От этого Семкиного рассказа стало как-то гнусно, и Семка заругал себя: хотел посмешить, а вышло иначе.
– В шестнадцать часов двадцать минут рация Гусева вышла на аварийную волну, передав, правда, довольно спокойную радиограмму. Напоминаю: «Остров, котором находимся, быстро сокращается. Просим вертолет». Ни слова «срочно», ни «немедленно». Просто «просим».
– Слишком спокойная.
– Какие за этим последовали действия?
– Мои?
– Партии, отряда? Ваши лично?
– Цветкова радировала в ответ, что вертолет выйдет в ближайшее время.
– И пришла к вам?
– В том-то и дело, что нет! Стала искать Храбрикова.
– И где нашла его?
– На кухне в столовой. Они поругались.
– Где вы были в это время?
– В столовой. Шел вечер.
– Цветкова не подошла к вам?
– Нет. Она отправилась на радиостанцию и запросила, как чувствует себя группа. Гусев ответил: «Нормально. Ждем помощи».
– «Ждем помощи». Разве этого мало?
25 мая. 16 часов 40 минут
Валентин Орлов
«Аленка, мы вляпались в забавное происшествие. Сидим на острове, окруженном водой, и похожи на зайцев, которых спасал дед Мазай.
Только Мазая что-то не видать, хотя Слава дал с утра три радиограммы. Опять, наверное, не на месте вертолеты или еще какая-нибудь мура – Храбриков, например, горючее экономит, – вот мы и загораем в прямом и переносном смысле: солнышко жарит неистово.
Поутру Слава пытался пройти с острова вброд, искупался основательно и послушал меня: на этот раз правым оказался я. А мой вариант прост – вызвать вертолет, чтобы перенес нас вместе с вещами на недоступную воде точку.