Павшее Королевство
Шрифт:
Мне было немногим легче дышать сегодня. Этим утром мне удалось съесть кровянку (домашняя колбаса) и яйца без того, чтобы меня вырвало. Но если подумаю о нем, я снова начну слишком многое чувствовать. Потеряюсь в своих эмоциях.
— Ой, только не снова, — стонет Гэвин и рассказывает мне: — Кэтрин завела себе список вещей, по которым она скучала, и он состоит из около сотни наименований. Она зачитывает его в три утра, и я не спал… — он сжимает губы вместе от внезапно тяжелого взгляда Кэтрин. — Прости, — мямлит он.
Смотрю
— Все еще снятся плохие сны?
Кэтрин теребит свое платье.
— В то время, как я все еще ценю кексы, город и все остальное, некоторая часть меня… — она сглатывает. — Я звучу неблагодарно.
Дэниэл оборачивает руку вокруг нее.
— Это длилось три года, Кэт. Не извиняйся за то, что не стала чувствовать себя нормально за один чертов месяц.
— Я знаю. Просто… — Кэтрин бросает взгляд на открытую дверь.
Встаю со своего места и закрываю дверь. Мы не хотим, чтобы прислуга подслушивала наши разговоры, не тогда, когда мы обсуждаем то, что кажется сном. Коллективным сном, в котором мир сгорел дотла.
— Я тоже не сплю, — говорю. Даже больше этого. — Иногда все еще выхожу по ночам.
Гэвин хмурится.
— Что ты ожидаешь найти? В городе больше не осталось фейри.
— Спасибо, что напомнил мне. Мне это известно, — отвечаю немного резковато.
— Тогда зачем?
— Я больше не знаю, — лгу.
***
Позже Гэвин задерживается, когда Кэтрин с Дэниэлом уходят. Стою у окна, наблюдая, как сквозь облака светит солнце поверх зданий на другой стороне площади.
Плечо Гэвина задевает мое, когда он встает рядом.
— Ты ищешь его, да? — спрашивает тихо. — Когда выходишь по ночам.
— Иногда, — признаюсь. — Иногда, когда нахожусь в этом доме, чувствую, что не могу дышать.
Тогда я ощущаю на себе взгляд Гэвина и не могу сказать, от того ли это, что он понимает меня, или он ищет что-то, чего там нет.
— Да, — выдыхает он. — Со мной так же. Подозреваю, что с этими двумя было бы так же, если бы у них не было друг друга.
Он кивает на Кэтрин и Дэниэла, которые стоят на мостовой перед домом. Кэтрин смеется над чем-то, что говорит Дэниэл, и шум доносится даже через стекло. Я отвожу взгляд.
— Как ты… Справляешься с этим?
— Я забываюсь в женщинах, — Гэвин отстранено барабанит пальцем по подоконнику. — Помогает на несколько часов, — когда ничего не говорю, он вздыхает: — Ты не можешь продолжать так жить.
— Как то, чем я занимаюсь, делает это иначе? Мы оба забываемся в чем-то.
— Правда, — он бросает взгляд на меня, — знаешь, мое предложение еще в силе.
— О браке? — с улыбкой мотаю головой. — Хочешь жениться на той, которая влюблена в другого? Это не жизнь.
— А что, если я согласен на это?
Пристально смотрю на Гэвина. Странно видеть его таким, каким он был. Его волосы теперь подстрижены и уложены, как у джентльменов, волосы на лице тщательно сбриты и нет шрамов. Никакого напоминания о жизни, которую он прожил, за исключением наших воспоминаний, этих ужасных вещах, которые мы не можем забыть.
Тянусь к нему и провожу пальцами по его щеке, по гладкой коже.
— Не подписывайся на жизнь со мной, Галловэй. Ты заслуживаешь лучшего, чем я могу тебе предложить. Ты заслуживаешь кого-то, кто полюбит тебя в ответ.
Он кивает один раз, понимая.
— А что на счет тебя?
Моя рука падает.
— Я все еще буду выходить по ночам.
***
Два дня спустя наступает вечер бала дебютанток.
Вечер, когда Сорча убила мою маму.
— Чего ты так взволнована то? — спрашивает мама, когда помогает мне одеться. Этим должна заниматься моя горничная, но сегодня мама настояла, чтобы помочь мне самой. Прямо как в прошлый раз. На ней надето то же самое платье: шелковая ткань выкрашена в такой светло — розовый цвет, который
практически кажется цветом слоновой кости. Необычный цвет для взрослой женщины Эдинбурга, но он очень подходит её бледной коже и рыжим волосам.
В последний раз, когда я видела это платье, оно было покрыто кровью.
"Алый идёт тебе лучше."
Я вздрагиваю.
— Что, если мы не поедем? — моя рука дрожит, когда я разглаживаю платье. — Будет ли это нормально?
Мама улыбается не, словно я веду себя глупо.
— Ты нервничаешь, да?
— Нет. Мам….
— Вот, — она застегивает последнюю пуговицу и отходит назад, окидывая меня пристальным взглядом. — Ты так прекрасно выглядишь. У меня есть ещё кое-что для тебя, и все станет совершенно идеально.
Мама подходит к шкафу и подбирает шерстяной сверток. Моё сердце грохочет, когда я смотрю на знакомую ткань.
Пожалуйста, нет.
Она раскрывает её, и там, разместившись на шерсти, лежит знакомые стебли синего чертополоха. Сейгфлюер.
Сердце стучит в ушах, а зрение затуманивается. Смотрю на цветок, и воспоминания оживают в голове.
Мама на улице, платье насквозь пропиталось кровью.
Как я прижималась руками к её пустой груди, как будто могла собрать её назад. Как будто могла вернуть ей сердце — в тот момент я была готова отдать ей собственное.
— Правда, чудесный? Это будет единственным цветом на тебе.
"Это будет единственным цветом на тебе." Единственным цветом.
Отхожу от неё, почти врезаясь в прикроватный столик.
— Где ты взяла это?
Мама кажется слегка застигнутой врасплох от силы моих слов.
— Одна женщина дала их мне.
Женщина. Не мужчина. В первый раз Киаран дал их моей маме, чтобы защитить меня. Она вплела их в мои волосы, и их сила позволила мне видеть Сорчу.
— Кто? Как она выглядела? — мне известно об ужасе, проскальзывающим в моём голосе, но не могу затолкать его обратно.