Печальные песни сирен
Шрифт:
Решетчатые ворота парка были открыты настежь. Не в знак гостеприимства, а просто из-за плохого состояния они вообще не закрывались. Въезжая в аллею, Лиз невольно взглянула в сторону мрачной статуи, различимой сегодня под накидкой из плюща и дикорастущей травы. «Великому Ханафоссе перерезает горло неизвестный убийца… Разрезанное горло, поднятая рука с бритвой…»
Гудрун смотрела в ту же сторону.
«Надо же, это странно, — подумала Лиз, — откуда ей известно, что статуи скрываются за этой растительностью? Значит, Наша ей все рассказала?»
Лиз преодолела вспышку ревности. Наша никогда не была разговорчивой с сестрой, и Лиз претило, что та пространно изливала чувства и душу кому-то другому.
У крыльца Лиз затормозила. Мать ее, Магда Унке, появилась на верхней ступеньке… в черном купальнике и нелепой резиновой шапочке. В 62 года это была еще стройная и красивая женщина; она всегда улыбалась. Увидев мать в таком нелепом наряде, Лиз на секунду испугалась, что та тоже сходит с ума.
— Мамочка… — пролепетала она, охваченная жалостью.
Магда Унке не удостоила ее взглядом. Прижав руку ко рту, она словно окаменела от изумления и во все глаза смотрела на выходившую из машины Гудрун.
«Боже! — подумала Лиз. — Она, верно, думает, что перед ней банда наркоманок».
При виде Гудрун так можно было подумать.
— Все в порядке! — поспешно крикнула Лиз. — Это подруга. — Магда Унке, казалось, не слышала ее. Когда она опустила руку, улыбка исчезла, а губы ее дрожали. — Это Гудрун, подруга, — повторила Лиз, взяв мать за плечи, — все в порядке.
Магда вздрогнула.
— О, разумеется! — прерывисто дыша, проговорила она. — Просто я приняла ее за… кого-то другого. Извини.
— Зачем тебе купальник? — удивленно спросила Лиз, чтобы сгладить неловкость. — Ты простудишься.
Магда Унке сухо посмотрела на дочь. Она не любила, когда о ней заботились. «Тогда я чувствую себя старой», — обычно отвечала Магда тем, кого удивляло ее поведение.
— Это моя рабочая одежда, — ответила она. — Я занялась монументальной скульптурой. Сейчас увидишь… Если это тебе интересно.
Отвернувшись от дочери, Магда спустилась по мраморным ступенькам навстречу Гудрун.
— Мы уже где-то виделись, не так ли? — спросила она.
— Нет, мадам, — ответила молодая маргиналка, выдержав ее взгляд. — Я была подругой Наша. Она мне много говорила о вас. — Лиз напряглась. Она предпочла бы, чтобы Гудрун воздержалась об упоминании своей связи с ее сестрой. — Мы вместе музицировали, — охотно пояснила Гудрун. — В метро…
— В метро… да, конечно, — откликнулась Магда. — В таком случае вам понравится моя работа. Речь идет о Наша… и метро.
Все трое вошли в холл. Там ничего не изменилось, вот только обветшалость усиливалась из месяца в месяц. Гудрун чувствовала себя непринужденно… или была лишена любопытства. Она ни разу не взглянула исподлобья; такие взгляды обычно кидают, очутившись в незнакомом месте.
— Мой муж в зимнем саду, — объяснила ей Магда. — У несчастного голова не в порядке, так что ничему не удивляйтесь.
Ощутив комок в горле, Лиз приготовилась к встрече со своим немощным отцом. Рольф Унке всегда был красивым мужчиной. Русоволосый, с ухоженной бородкой и великолепной головой викинга, в молодости он покорил немало женских сердец. Болезнь сделала его похожим на старого друида. Седые волосы спадали на плечи, борода закрывала грудь, так как Рольф упорно отказывался от стрижки. Дни свои он проводил в оранжерее среди желтоватых цветов, которым Магда регулярно позволяла погибать и столь же регулярно заменяла их другими. Теперь Рольф занимался только тем, что вырезал женские силуэты из подписных каталогов и наклеивал их на стены без разбора, кое-как. Магда упрямо уверяла, что это художественный коллаж. Лиз не верила этому. Она уже давно подметила, что отец впадает в преждевременное старческое слабоумие.
— О! Наша! — воскликнул старик, заметив Гудрун на пороге зимнего сада. — Как это мило… Ты принесла мне ножницы с острыми кончиками, о которых я говорил тебе на той неделе? И каталог купальников?
— Ну конечно же, — заверила его Гудрун. — Я сейчас все покажу.
— Ах! — удовлетворенно вздохнул Рольф Унке. — Лиз никогда ничего мне не приносила. Она не умела выбирать хорошие каталоги.
— Папа, — вмешалась Лиз, — я здесь. Это я, Лиз. Рольф Унке едва удостоил ее взглядом.
— Этого не может быть, — возразил он. — Лиз умерла в метро, утонула. Но это не страшно, потому что я не очень любил ее. Она была такая… серьезная. А вы… я вас не знаю… Еще одна санитарка, наверное… Что вы хотите? Колоть мне задницу вашими противными тупыми шприцами?
Рольф разнервничался, жестикулировал, потрясая ножницами с закругленными концами. Магда Унке схватила дочь за руку и вывела из оранжереи. Оставшись наедине с Гудрун, Рольф успокоился.
— Не сердись на него, — вздохнула Магда, надевая старенький голубоватый халат. — Он ведет себя как капризный ребенок. Все его слова не имеют смысла.
— Да нет же, — пробормотала Лиз; от волнения голос ее дрогнул. — Вы всегда считали меня нудной, потому что я не участвовала в ваших «артистических» дурачествах.
Она замолчала, сердясь уже на себя за эти сетования. «Черт побери! — подумала она, — вот я и заблеяла. То-то Эстер Крауц была бы довольна».
Магда не слушала ее. Она казалась рассеянной, охваченной безысходной тоской.
— Только что, — прошептала Магда, — когда вы вышли из машины, я остолбенела. Твоя подруга… эта Гудрун… Я… я приняла ее за Наша.
Лиз пожала плечами.
— У нее такая манера — выдавать себя за кого-либо, — объяснила она, овладев собой. — Она была подругой Наша, и жили они в одной комнате. Думаю, Наша очаровала Гудрун. Поэтому она бессознательно подражает ей. Ты привыкнешь, но я нахожу это несколько странным. Она копирует ее выражения, жесты…
— Да я не о том… — оборвала дочь Магда Унке. — Она похожа на Наша. Внешне.
— Совсем нет, — возразила Лиз. — Они обе блондинки, в этом все сходство.
— Нет, нет! — заупрямилась мать. — Она похожа на нее, но более худая, взрослая… более «изношенная». Однако сходство поразительное. Я как-никак мать и знаю, что говорю!
«Не помню, чтобы ты уделяла нам много внимания, когда мы были девочками, — чуть не возразила Лиз. — Ты слишком дорожила своим временем… Тебя больше интересовали эти „шедевры“, на которые вы с отцом буквально дышали».