Печальный кипарис
Шрифт:
– Он был у меня в чемоданчике. Я в этом уверена.
Сэр Эдвин вздохнул.
– И вас не встревожила пропажа морфина?
– Меня? Да нет.
– Значит, вас совершенно не смутил тот факт, что пропала большая доза смертельно опасного лекарства?
– Я ведь не думала, что его кто-то взял!
– Понятно. Вы просто в тот момент не могли вспомнить, что вы с ним сделали?
– Ничего подобного. Морфин был в моем чемоданчике.
– Двадцать таблеток по полграна, то есть десять гран морфина! Этого
– Да.
– А вас это не встревожило… Вы ведь даже не заявили о пропаже?
– Я думала, что он найдется.
– Обращаю ваше внимание на то, что, если морфин у вас действительно пропал, вы были обязаны официально заявить о пропаже. Ответственные леди поступают именно так.
Сестра Хопкинс, лицо которой раскраснелось еще сильнее, сказала:
– Ну а я этого не сделала!
– Преступная небрежность! Вы, по-видимому, не понимаете, что медсестра обязана быть предельно аккуратной. И часто вам приходилось терять опасные лекарства?
– Прежде этого никогда не случалось.
Допрос продолжался еще несколько минут. Для такого мастера своего дела, как сэр Эдвин, сестра Хопкинс – суетящаяся, с раскрасневшимся лицом, то и дело противоречащая сама себе – была легкой добычей.
– Это верно, что в четверг, шестого июля, покойная Мэри Джерард написала завещание?
– Да.
– Почему она это сделала?
– Видимо, ей показалось, что это необходимо. И видите, как в воду глядела.
– Вы уверены, что за этим поступком не скрывалось подавленное состояние или неуверенность в будущем?
– Чушь!
– Однако то, что она вдруг решила написать завещание, свидетельствует о том, что она размышляла о смерти.
– Ничего подобного. Просто она считала, что это необходимо сделать.
– Взгляните. Это то самое завещание? Подписано Мэри Джерард и свидетелями – Эмили Биггс и Роджером Уэйдом, приказчиками из магазина готовой одежды. Покойная завещала все свое имущество Мэри Райли, сестре Элизы Райли?
– Совершенно верно.
Завещание было передано присяжным заседателям.
– Как вы думаете, имела Мэри Джерард какую-нибудь собственность, которую могла бы оставить по завещанию?
– В то время у нее ничего не было.
– Но вскоре она собиралась что-то получить?
– Да.
– Вы подтверждаете тот факт, что мисс Элинор Карлайл передала Мэри значительную денежную сумму – две тысячи фунтов?
– Да.
– Мисс Карлайл не была обязана это делать? Это объяснялось лишь ее великодушным порывом?
– Да, она поступила так по доброй воле.
– Но ведь если бы она ненавидела Мэри, о чем тут неоднократно высказывались предположения, она не стала бы добровольно передавать ей столь крупную сумму денег?
– Возможно, и так.
– Что вы имеете в виду, отвечая таким образом?
– Ничего.
– Вот именно. А теперь такой вопрос: слышали ли вы какие-нибудь сплетни о Мэри Джерард и мистере Родерике Уэлмане?
– Он был влюблен в нее.
– У вас есть тому доказательства?
– Я просто знала об этом, вот и все.
– О, вы просто знали об этом! Боюсь, что это звучит не очень убедительно для присяжных заседателей. Вы как-то сказали, что Мэри не хотела иметь с ним дела, потому что он был помолвлен с миссис Элинор, и что то же самое она повторила ему в Лондоне?
– Мэри сама мне об этом рассказала.
Перекрестный допрос продолжил сэр Самьюэл Эттенбери:
– В тот момент, когда Мэри Джерард обсуждала с вами формулировку завещания, заглядывала ли в окно обвиняемая?
– Да, заглядывала.
– Что она сказала?
– Она сказала: «Так ты пишешь завещание, Мэри? Это смешно!» И стала хохотать. Хохотала и хохотала. И по-моему, – не преминула добавить свидетельница, – именно в тот момент ей в голову пришла мысль об убийстве. О том, чтобы избавиться от Мэри! Да, именно с этой минуты она стала лелеять в своем сердце убийство!
– Извольте отвечать на вопросы, которые вам задают, – резко проговорил судья. – Последнюю часть ответа следует вычеркнуть.
«Вот удивительно! – подумала Элинор. – Как только кто-нибудь говорит правду, они это вычеркивают…» Она еле сдерживала истерический хохот.
На свидетельском месте – сестра О'Брайен.
– Заявляла ли вам о чем-нибудь сестра Хопкинс утром двадцать девятого июня?
– Да. Она сказала мне, что из ее чемоданчика исчезла трубочка с гидрохлоридом морфина.
– Что вы предприняли?
– Помогала ей искать трубочку.
– Но вы не смогли найти ее?
– Нет.
– Вы знали, что чемоданчик оставался в холле всю ночь?
– Да.
– Мистер Уэлман и обвиняемая присутствовали в доме, когда умерла миссис Уэлман, то есть в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июня?
– Да.
– Расскажите нам об эпизоде, свидетельницей которого вы были двадцать девятого июня, наутро после смерти миссис Уэлман.
– Я видела Родерика Уэлмана вместе с Мэри Джерард. Он говорил, что любит ее, и пытался ее поцеловать.
– В то время он был помолвлен с обвиняемой?
– Да.
– Что произошло потом?
– Мэри сказала, что ему должно быть стыдно говорить об этом, ведь он помолвлен с мисс Элинор!
– Как, по-вашему, относилась обвиняемая к Мэри Джерард?
– Она ее ненавидела. Она иногда так смотрела ей вслед, будто готова была уничтожить ее.
Вскочил сэр Эдвин.
Элинор подумала: «Зачем они так упорно спорят об этом? Разве это имеет какое-нибудь значение?»
Сэр Эдвин приступил к перекрестному допросу: