Печальный контрапункт светлого завтра

Анджапаридзе Георгий Андреевич

Однако ничего более конструктивного писатель не способен предложить ни себе, ни читателю. Почему? Ответить на этот вопрос помогают размышления из записной книжки Филипа Куорлза, которые во многом перекликаются с мыслями самого Хаксли, смело вводящего читателя в свою лабораторию, где он мучительно бьется над неразрешенными проблемами жизни и творчества. Он, как и Куорлз, "вводит в роман самого романиста", его, как и Куорлза, мучит осознание ограниченности своего искусства, оторванности его от реальной действительности, замкнутости в круге чисто умозрительных идей и интересов.

Записная книжка Куорлза содержит ключ и к пониманию композиции романа. Еще в 30-е годы некоторые критики отмечали, что в "Контрапункте" Хаксли

пользуется своеобразным монтажом, заимствуя этот прием у кинематографа, схожие поиски и примерно в то же время ведет в США Дос Пассос. Однако в записной книжке Филипа Куорлза есть недвусмысленное указание на то, что Хаксли строит свой роман по законам музыкальной композиции, а именно по правилам контрапункта: "Ввести в роман романиста. Его присутствие оправдывает эстетические обобщения, которые могут быть интересны - по крайней мере для меня. Оправдывает также опыты. Отрывки из его романа будут показывать, как можно о том же событии рассказывать другими возможными или невозможными способами. А если он будет рассказывать отдельные эпизоды того же сюжета, который рассказываю я, - это и будут вариации на тему. Но зачем ограничиваться одним романистом внутри моего романа? Почему не ввести второго - внутри его романа? И третьего - внутри романа второго? И так до бесконечности, как на рекламах Овсянки Квакера, где изображен квакер с коробкой овсянки, на которой изображен другой квакер с другой коробкой овсянки, на которой и т.д. и т.д. В (скажем) десятом отражении может появиться романист, излагающий мой сюжет в алгебраических уравнениях или в терминах изменения пульса, давления крови, секреции желез и быстроты реакции".

Легко заметить, что именно таков принцип композиции в "Контрапункте". Ясно также, что Хаксли немало размышлял над возможностями различных экспериментальных форм повествования. Не будет преувеличением сказать, что постмодернисты 70-80-х годов XX века активно развивают многие высказанные им идеи, в том числе и идею процитированного краткого отрывка.

Строя "Контрапункт" как последовательность эпизодов, не имеющих единого сюжетного стержня - вспомним "Желтый Кром", - Хаксли получает возможность показать своих персонажей в разных ракурсах и с различных точек зрения. После эпизода, в котором два персонажа разговаривают о третьем, следует эпизод, где действует этот третий {Много позже этот прием будет использован и развит в романс перуанского писателя Марио Варгаса Льосы "Зеленый дом" (1966) (русский перевод: М., Прогресс, 1971).}. Прием этот очень эффективен как раз для раскрытия характеров персонажей сатирических, обязательного для них противоречия между видимостью и сущностью.

Но записная книжка Куорлза и название романа помогают понять не только, так сказать, композиционно-лабораторную технику Хаксли. В названии воплощена сама сущность "романа идей", столкновение разных мировоззрений, жизненных позиций, точек зрения {Это особенно очевидно в оригинале, где обнажена перекличка названия романа - "Point Counter Point" - с выражением "point of view" - точка зрения.}. В записной книжке Куорлза содержится немало свидетельств напряженно продолжавшихся идейных исканий писателя. Очевидно, что внимание Хаксли все чаще переключается с социальной природы человека на биологическую. Черты животных в облике многих персонажей "Желтого Крома", служившие тогда чисто художественным приемом, заменяются теперь аналогиями в моделях поведения. Человеческие поступки получают либо биологическое, либо психоаналитическое обоснование, как в образе Спэндрелла, иллюстрирующего фрейдистский "эдипов комплекс".

Еще в первом романе Хаксли один из героев - провидец и парадоксалист Скоуган - рассуждает о будущем "Разумном Государстве". И уже здесь возникает один из основных мотивов творчества Хаксли - скептическое отношение к научно-техническому прогрессу и пессимистический взгляд на будущее. В обществе будущего Скоуган предвидит три четко разграниченных класса: направляющую интеллигенцию, энтузиастов и стадо; механизацию и автоматизацию, манипулирование сознанием и... отсутствие места для поэзии, для искусства.

Идеи Скоугана, изложенные в "Желтом Кроме" на нескольких страничках, станут центральными в романе "О дивный новый мир".

Этот роман Хаксли принадлежит к жанру "антиутопии", своеобразной разновидности "утопического романа", только с "обратным знаком" изображающего не торжество, а несостоятельность идеального общества будущего, построенного по "разумному" плану.

Англия дала имя самому жанру утопии и первый образец утопического романа в творчестве Томаса Мора. Англия же дала и первые образцы антиутопии. Не следует забывать, что создателем первого мрачного видения будущего на рубеже XIX-XX вв. был Герберт Уэллс, автор романа "Машина времени" (1895).

Хаксли и Уэллса в свое время сравнивал английский критик Ральф Фокс: "У Хаксли... есть много общего с Уэллсом, та же страсть к идеям, придающая жизненность его книгам, которую они никогда не приобрели бы от выведенных в них персонажей, тот же интерес к науке и та же неспособность прийти к какому-нибудь удовлетворительному заключению относительно упрямых фактов современной деятельности. Он, по существу, является тем, чем стал бы Уэллс, если бы он вместо начальной школы в Бромли и Южного Кенсингтона окончил Итон и Оксфорд" {Фокс Р. Роман и народ.
– Л., 1939. С. 139-140.}.

Задуманный как пародия на утопию Г. Уэллса "Люди как боги" (1923), "О дивный новый мир" превратился в апокалипсическое видение будущего, своего рода манифест неверия в социальный и нравственный прогресс человечества. В этой книге Хаксли во многом отталкивается от работы Бертрана Рассела "Научное мировоззрение" (1931), которая предостерегала от возможного захвата власти в обществе будущего кучкой интеллектуалов-технократов, стремящихся вместо имущественных классов создать классы биологические. У Рассела также существует целая градация "низших классов", чисто механически выполняющих положенную им работу, и "высших", у которых, несмотря на некоторое разрешение на умственную деятельность, личность тоже подавлена.

В романе "О дивный новый мир" осуществляется пророчество Скоугана о "Разумном Государстве", где нет места ни искусству, ни чувствам, ни самой человеческой индивидуальности, где люди производятся в колбах и воспитываются с помощью гипнопедии. С самого младенчества им внушается, что их судьба - принадлежность к определенной биологической касте - это вершина гармонии и счастья: жуткий, доведенный до гротеска пример манипуляции человеческим сознанием. Как всегда зорко, Хаксли заметил некоторые тенденции в развитии общества и довел их до логического завершения, превращающего землю в механизированный и бездушный рай.

Однако если продолжить сравнение антиутопии Уэллса и романа Хаксли, то возникнут и существенные различия. Уэллс предсказывает постепенную деградацию общества будущего, обострение всех его противоречий, вырождение "высших" и все большее озлобление и одичание "низших" классов, приводящее к всплескам насилия. Перед нами отрицательная динамика (но, заметьте, все же динамика!) развития нашей планеты - от Homo Sapiens к каким-то гигантским паукам или крабам.

"Мировое Государство", показанное Хаксли, на первый взгляд благополучнейшее общество, в котором царствуют "общность, одинаковость, стабильность" (невольно вспоминается лозунг Великой французской революции "Свобода, равенство и братство!"). Здесь действительно нет нищеты, болезней, старения, войн, разрушительных страстей и даже боязни смерти, так как людей с детства готовят принимать смерть как естественный и нестрашный конец. А если и возникают мелкие огорчения, они моментально снимаются соответствующей дозой наркотиков.