Печать Владимира. Сокровища Византии (сборник)
Шрифт:
– Имя и репутация – это завоевывается и это поддерживается.
– Не беспокойся о моей репутации, боярин. Сейчас я был вынужден принять предложение скупцов. У меня не было выбора. Видишь ли, я сын бедного ремесленника. У меня нет средств, чтобы купить краски. Я вынужден изготавливать их сам, используя землю и травы, которые растут в лесу.
– Твое положение должно было бы научить тебя смирению, – заметил Артемий.
– Но все это скоро закончится, – продолжал художник, не обращая внимания на замечание боярина. – Как только я закончу работу, я покину эту дыру и отправлюсь туда, где мой талант оценят по справедливости.
– В Смоленске много талантливых художников.
– В Смоленске? Но почему ты думаешь, что я отправлюсь в Смоленск? Я собираюсь пойти в Киев. Лишь великий князь и митрополит способны понять, на что я действительно способен.
– Дорога в Киев длиннее, чем кажется. Многие ждут годы, прежде чем их представляют ко двору.
– Я знаю, что добьюсь успеха, – уверенно ответил молодой художник. – Впрочем, все так говорят. Образованный боярин, который недавно здесь был, тоже посоветовал мне идти в Киев. А он знаком с великим князем.
– Он был знаком с ним. Разве ты не знаешь, что Господь призвал его к себе?
Впервые с начала разговора молодой человек растерялся.
– Это правда… Он умер… И мне очень жаль. Он был тонким знатоком живописи.
– Когда ты видел его в последний раз?
– Мы долго беседовали с ним после вечери накануне его отъезда из пустыни. В тот день во время вечерней молитвы меня посетило божественное вдохновение. Я хотел изменить лицо, которое, на мой взгляд, было недостаточно выразительным. Я распорядился принести свечи. Я работал, когда он вошел в церковь с единственной целью – полюбоваться моим произведением перед отъездом, как он сам мне сказал. Он не прерывал меня, поскольку знал цену вдохновению… Потом мы почти всю ночь беседовали.
– О чем вы говорили?
– О зле, которое может отражаться на лице человека. Но бесполезно пересказывать тебе наш разговор, боярин. Ты не сумеешь его понять, – добавил Злат со снисходительной улыбкой. – Ты, кто думает, что монахи – святые и что люди могут стать лучше, любуясь благочестивыми изображениями.
– Благодаря моему положению и должности я, в отличие от тебя, знаю, на что способен человек, – заметил Артемий, не теряя хладнокровия. – Я приехал сюда по приказу князя Владимира, чтобы найти убийц хранителя библиотеки, и ты расскажешь мне обо всем, что я хочу знать.
Склонив голову, Злат несколько минут молчал, потом смущенно сказал:
– Я не хотел обидеть тебя, боярин. Ты волен думать все, что угодно, о живописи и людях. А что касается твоего поручения, то клянусь тебе на кресте, что с ученым боярином я не разговаривал на другие темы, и не понимаю, как наша мудреная беседа может тебе помочь…
– Он говорил о том, что его удержало в пустыни после отъезда торгового каравана?
– Думаю, он хотел посмотреть несколько старых манускриптов, хранящихся в библиотеке. Он посоветовал мне попросить у отца-настоятеля разрешение взглянуть на византийские миниатюры, заверив, что они помогут мне в работе, в частности чтобы улучшить голубые тона.
– Ты видел, с кем он разговаривал во время пребывания здесь?
– Однажды я видел его с ключником, братом Сновидом. Но чаще всего он беседовал со старцем, отцом Никодимом. Однако он провел здесь всего один день, и я не присутствовал при его отъезде.
– Знаешь ли ты, что крупная сумма денег, которую хранитель библиотеки имел при себе, была украдена?
– Я слышал об этом. О какой сумме идет речь?
– О десяти золотых монетах. А это целое состояние.
– В самом деле. Как только подумаю, что обычный разбойник пользуется этими деньгами сейчас, в то время как тот, кто действительно их заслуживает…
– Никто не заслуживает денег, которых не заработал сам. В том числе и ты.
– Ты говоришь, боярин, как мой покойный отец… Но я убежден, что смог бы использовать эти деньги лучше, чем кто-либо другой. Однако у меня их нет, и я не знаю, что с ними стало.
Артемий внимательно вгляделся в бледное худощавое лицо. Конечно, молодой художник был не слишком любезен, но казался честным и откровенным.
– Ну что же. Сейчас ты мне больше не нужен. Можешь продолжать свою работу. Но в будущем постарайся быть менее дерзким. Скромность никогда не вредила искусству.
Злат раздраженно вздохнул, но ничего не ответил, повернувшись к фреске. Дознаватель осмотрелся и с удивлением заметил, что Василия в церкви нет. Выйдя, Артемий увидел, что отрок сидит на ступеньках и беседует с юным послушником, которому, вероятно, не больше пятнадцати лет. Увидев боярина, юноша покраснел, еле слышно поздоровался и убежал. Василий смущенно взглянул на Артемия.
– Не сердись, боярин. Я правоверный христианин и хожу в церковь так же часто, как и Митько. Но эта пачкотня… Я не выношу ее. И я вышел, чтобы подышать свежим воздухом.
– А вот мне не понравился сам пачкун. Он создает удивительные вещи, но какое самодовольство! Впрочем, это не имеет значения. Что касается дела, которым мы занимаемся, то он не поведал мне ничего, чего бы мы не знали. Пойдем-ка к старцу, это с ним хранитель библиотеки провел большую часть времени.
Обогнув храм, дружинники остановились, пытаясь понять, какая из келий могла принадлежать отцу Никодиму. Но тут на пороге деревянной часовни, возвышавшейся у той части стены, которая выходила на реку, появилась импозантная фигура. Высокий клобук и величавая поступь указывали на то, что дружинники ищут именно этого человека. Переглянувшись, Артемий и Василий двинулись ему навстречу.
– Добро пожаловать в нашу скромную пустынь, – произнес старец, останавливаясь в нескольких шагах от дружинников. – Чем я могу помочь тебе, благородный Артемий?
Высокий, худой, немного сгорбившийся под бременем лет, с длинной бородой с проседью, доходившей до пояса, старец походил на святого из историй об основателях монастырей и об отшельниках, которые в детстве боярин не раз слышал наравне с рассказами о варягах. Только взгляд – холодный и пронзительный – не соответствовал этому впечатлению.