Печенеги, Васильевский Василий Григорьевич

Печенеги

на обложку

Васильевский Василий Григорьевич

Шрифт:

Очень вероятно, что придунайские города, называемые русскими в летописях, сделались такими именно с того времени, в которое византийцы отмечают наплыв туда нового населения. Нет никакой возможности думать, чтобы печенеги, а потом половцы от кочевого быта могли вдруг переходить к городской жизни и чтобы они без всякого принуждения и необходимости стали заниматься земледелием, что, как мы увидим, делали переселенцы. Византийский писатель [37] XI века, впрочем, прямо говорит, что смешанное население некоторых больших городов по Дунаю, поражавшее своим разноязычным составом, хотя под влиянием соседства с кочевниками и усвоило печенежский образ жизни и печенежское своеволие, но тем не менее не было печенежским, а, напротив, иногда много терпело от этих соседей. Константинопольское правительство поняло, какую выгоду оно может извлечь из этой противоположности. Чтобы удержать за собою по крайней мере номинальную власть на Дунае, чтобы замкнуть кочевую орду, поселившуюся в Болгарии, в более или менее твердом круге, оно приносило большие жертвы. В то время как Охридская Болгария стонала под игом византийской финансовой системы, воинственное население придунайских городов ежегодно получало

из Константинополя богатые подарки. Нечего говорить о том, что само оно ничего не платило. Эта уступчивость и щедрость притязательной византийской казны объясняется желанием поддержать ослабевающие связи между центром империи и северными ее окраинами, чтобы не выпустить из рук влияния в местностях между Дунаем и Балканами.

Михаил Атталиат.

Когда на византийском престоле сидел Михаил VII Парапинак [38] , неспособный ученик ученого Пселла [39] , государством правил один из самых безжалостных и суровых представителей финансовой византийской политики, евнух Никифор, любимец императора и его первый министр. В числе других мер, принятых для пользы казначейства, но едва не погубивших государства, этот министр произвел сокращение в тех денежных подарках, которые посылались в придунайские города (около 1074 года). Неуместная бережливость имела самые дурные последствия. Придунайская вольница порвала всякие связи с империей, вошла в тесный союз с кочевниками и замышляла нечто более опасное. В Дерстре (Силистрии), который по своему значению стоял во главе прежних болгарских городов на Дунае, власть захватил какой-то Татуш — печенег, судя по имени. Византийское правительство хотело поправить свою ошибку.

Михаил VII Дука, по прозванию Парапинак (1050-ок. 1090) — византийский император в 1071 -1078 гг. Был насильно, в результате мятежа пострижен в монахи; после него на престол вступил Никифор III Вотаниат.

Михаил Пселл (1018-1078 или позже) — византийский монах, приближенный ко многим императорам; автор исторических и философских трудов.

Вестарх Нестор, пользовавшийся личным доверием императора, славянин по происхождению, способный, следовательно, привлечь к себе славянские элементы волновавшихся городов, послан был на северную границу империи в звании катапана. Влиятельные жители Дерстра, прибывшие в Константинополь, уверили императора, что как только Нестор явится, город и крепость, отказавшись от союза с печенегами, признают власть византийского правительства. Но катапан скоро убедился в том, что полномочия, принесенные из Константинополя, не имеют никакого значения на Дунае. Он очутился в странном положении правителя, не признаваемого своими подчиненными. Он потом действительно успел сблизиться со своими единоплеменниками, но только уступив их стремлениям и разделив их планы, то есть отказавшись от намерения сблизить их с Византией.

Предводители воинственных дружин в Дерстре и других городах взяли с греческого катапана клятву, что он во всем будет заодно с ними, вместе вошли в соглашение с печенегами и решили идти на Константинополь. Говорят, что Нестор был лично раздражен против евнуха Никифора, который, узнав о неуспехе его миссии на Дунае, хотел воротить большие деньги, данные ему в руки, и конфисковал его дом в Константинополе. Союзники перешли Балканы, беспрепятственно грабили в Адрианопольской области и достигли столицы. Осажденный Константинополь скоро был поставлен в тяжелое положение от недостатка в средствах пропитания. Обвиняя во всем ненавистного Никифора, жители волновались и требовали у своего императора, чтобы он выдал любимца с головою смертельному врагу его Нестору, который на этом условии обещал снять осаду. Михаил Парапинак обнаружил упорство, едва ли, впрочем, объяснимое благородной твердостью, а скорее влиянием того же логофета Никифора. «Он не хотел, — говорит с некоторым упреком современник, — пожертвовать одним человеком спасению всего греческого народа». Быть может, Михаил VII надеялся также на содействие Запада, где папа Григорий VII, с которым он завязал сношения, призывал всех христиан на помощь Восточной империи против язычников, дошедших уже до стен Константинополя.

Избавление пришло другим путем, довольно темным. Византийцы говорили о сверхъестественной помощи и заступничестве Богоматери. История же намекает на интриги, произведшие разделение в лагере союзников. Печенеги, отправленные в Константинополь для переговоров, после своего возвращения заподозрены были в замыслах на жизнь Нестора, главного руководителя в походе. Следствием этого было то, что союзники сняли осаду и пошли обратно к Дунаю, довершая разорение Фракии и Македонии.

Через несколько лет, в 1078 году, беспощадное и разорительное хозяйничанье логофета Никифора довело наконец до последней крайности ненависть к существующему правительству подданных Михаила VII. Пользуясь таким настроением, несколько претендентов одновременно заявили свои притязания на императорский престол. В Азии явился Никифор Вотаниат, нанявший к себе на службу турок, в Европе — Вриенний, который нашел поддержку среди населения Адрианопольской области; на заднем плане стоял Никифор Василаки [40] , управлявший Драчем (Диррахием) и византийскими владениями на Адриатическом море. Печенеги не могли остаться в стороне от движения, которое обещало им хорошую поживу.

Никифор Василаки (гг. рождения и смерти неизвестны) — византийский военачальник, организатор мятежа против императора Никифора III Вотаниата в 1078 г.

Мы видим их сначала в роли защитников законной власти Михаила VII. Они осаждают Вриенния в Адрианополе, грабят и угоняют скот у соседних жителей, не разбирая, конечно, кто признает Михаила и кто Никифора Вриенния. Вриенний принужден был уплатить печенегам громадную

сумму в 20 кентинариев, не считая дорогих тканей и серебряных сосудов. Те же самые, а может быть, и другие печенеги ходили с братом Вриенния к Константинополю, вблизи которого он потерпел поражение от франков и варяго-руссов, состоявших на службе Михаила VII. За Вриенния бились потом печенеги со своими единоплеменниками турками, которых привел полководец уже воцарившегося Никифора Вотаниата. Наконец, у них же искал себе помощи и Василаки.

Печенеги, по-видимому, не поспели к решительному сражению, которое произошло при Солуни, но несколько позже еще раз явились под Адрианополем, сожгли его предместья и ушли назад. В этом последнем походе печенегов сопровождали куманы, или, что то же, половцы: первое упоминание этого имени в византийской истории. Какое время могло быть благоприятнее для той вольницы, которая собралась на Дунае, как не этот период борьбы трех претендентов за престол византийский? Но момент, которым воспользовались печенеги, она встретила в праздном спокойствии. Причины тому надобно искать в действиях южнорусских князей Святослава и Всеволода. Еще Михаил VII просил их помощи дляобуздания беспокойного населения городов болгарских. Митрополит Киевский Георгий, находившийся в Константинополе в 1073 году, и зодчие, отправленные в следующем году в Киев для построения Печерской церкви, — вот два обстоятельства, которые заставляют угадывать, что отказа не могло быть. Русские корабли были в Мраморном море, русские варяги, на них прибывшие, помогли разбить Вриенния в 1077 году. По другим известиям, Святослав Ярославич перед своей смертью, которая последовала 25 февраля 1076 года, сбирался идти «на Болгары»; его преемник Всеволод распустил собранное войско, уже получив известие о воцарении Никифора Вотаниата (март 1078 года). Через несколько времени в Константинополь прибыло посольство из-за Дуная. Источники не говорят определенно, кем оно было отправлено; но послы явились с самыми дружелюбными заявлениями. Они называли тех из своих единоземцев, которые побратались во вред империи с печенегами и заодно с ними участвовали в походе Нестора, отступниками. Чтобы доставить полное удовлетворение священной особе греческого императора, послы привели с собою несколько человек, виновных в преступных действиях 1074 года, и подвергли их бесчестному наказанию в присутствии самого Никифора Вотаниата.

На Дунае, однако, все осталось по-прежнему. В 1086 году мы находим города придунайские в том же самом положении, как это было за десять лет пред тем. В Дерстре господствует Татуш, в Виддине — Хал и (Олег?); Всеслав и Сачй захватили другие города. Постоянно новые толпы поселенцев наплывали к Дунаю. Анна [41] говорит о прибытии «какого-то скифского племени»: оставив свою родину, оно явилось на Дунае и, дружелюбно принятое Татушем и Всеславом, перешло на другой берег реки, потом завладело здесь некоторыми небольшими городами. Видно, что это не были кочевники; несколько прочнее усевшись, переселенцы начинали заниматься земледелием, сеяли пшеницу и овес. Самый способ выражения гордой цесаревны, боявшейся осквернить страницы своего сочинения каким-либо лишним варварским названием, и появление русских посадников на Дунае в начале следующего столетия — все заставляет думать, что эти переселенцы были русские и что их число здесь возрастало постоянно.

Анна Комнина (1083— 1153) — греческая царевна, старшая дочь императора Византии Алексея I Комнина (1056/1057—1118) — византийского императора с 1081 г. Одна из первых женщин- историков.

Утвердившись между Дунаем и Балканами, печенеги своими набегами сделали немало зла и коренным византийско-греческим владениям в Македонии и Фракии. Несмотря на крещение, совершенное над ними монахом Евфимием, они очень медленно и туго поддавались влиянию Византии — религиозному и политическому. Некоторые признаки сближения мы замечаем только на Дунае. Болгары, составлявшие старое туземное население, и русские бродники, толпившиеся на реке, так хорошо знакомой древней русской песне и древним русским поэтам, одни — увлекаемые глубокий ненавистью к византийскому правительству и национальной враждой к греческому народу, другие — побуждаемые неусидчивостью и удальством, естественными в молодом обществе, вместе с кочевниками ходили за Балканы, подчинялись власти их князей, но и сами подчиняли их своему влиянию.

Если это влияние простиралось и на религиозную область, то едва ли оно было в пользу православия или даже настоящего христианства. С X века в Болгарии сильно распространилась ересь богомильская, родственная с манихейскими дуалистическими сектами, так широко господствовавшими в Европе и Азии. В богомильстве, несомненно, выражалась также славянская национальная и политическая оппозиция против тяжелого господства греков в церковной и светской области.

С этой точки зрения положение Придунайской Болгарии в XI веке было весьма благоприятно широкому распространению и укреплению ереси. Средоточие церковного управления находилось далеко, в центре Македонской Болгарии, в городе Охриде. После покорения Болгарского царства Василием II настало обычное бесчеловечное и кровопийственное хозяйничанье греческих финансовых чиновников, целая армия которых накинулась на Болгарию. Мы знаем эти порядки и этих людей из писем Феофилакта Болгарского: б ольшая часть этих писем наполнена горькими жалобами на греческих писцов, дозорщиков, сборщиков податей и пр. Если они не щадили архиепископа родом грека, человека имевшего важные связи при дворе, то что было и что делалось с простым болгарином! Из той же переписки Феофилакта мы видим, с каким глубоким презрением относились даже лучшие из архипастырей-греков к своей славянской пастве, к этим «нечистым варварам, от которых издали несет козлиным запахом их одежды». При таком настроении с одной стороны, легко себе представить то не совсем дружелюбное чувство, которое другая сторона питала к грекам, занимавшим епископские кафедры Виддина, Средца и т.д. Богомилы и армяне, первые распространители манихейства, упоминаемые несколько раз Феофилактом, находили самую удобную почву для своей пропаганды.