Пелагий Британец
Шрифт:
Как всегда, матрона Юлия узнала последней о надвигавшейся грозе. И узнала самым жестоким образом. Она отправилась во дворец наместника для очередных переговоров о брачном контракте. Вернулась часа через два — ошеломленная, разгневанная, изнемогающая.
— Он заставил меня ждать на улице! Под полуденным солнцем, у ворот! Меня — Юлию Пробу! Ворота так и не открыли… Да знает ли он… знает ли он…
Я боялась, что почтенную даму хватит удар. Уговорила ее лечь в постель. Уверяла, что это какая-то оплошность слуг, привратника.
Посланец действительно явился. Однако вовсе не с извинениями, а со строгим приказом матроне Юлии прибыть во дворец немедленно. Наместник выражает крайнее возмущение тем, что она посмела вернуться домой, не дождавшись назначенной ей аудиенции.
Но старуха, казалось, утратила способность воспринимать обращенные к ней слова. Что было делать? Умирая от страха, я решила поехать во дворец вместо нее.
Сельские жители иногда останавливают лесной пожар встречным пожаром — нарочно зажигают кустарник между деревней и лесом, чтобы он выгорел и лишил пламя поживы. Так и я пыталась по дороге во дворец отогнать свой ужас перед наместником, вызывая в памяти другие свои страхи.
«Помнишь, как у Деметры три дня была лихорадка и врачи ничем не могли помочь ей? Тоска душила тебя, как крепкая веревка, все эти дни, но потом болезнь прошла и забылась. Или этот шторм на пути в Сицилию? Когда молитвы вылетали из наших ртов вперемежку с блевотиной? Все проходит, стихает, боль утекает из сердца. Потерпи немного — утечет и эта».
Дежурный центурион сразу повел меня во внутренние покои. Когда мы подходили к дверям, выходящим на крытую галерею, я услышала звуки, похожие на конское ржание. Центурион пропустил меня вперед, и я сразу увидела наместника внизу, во дворе, увидела его занесенную руку с плетью.
«А где же лошадь?» — подумала я.
Сделала еще шаг вперед и тогда только поняла, съежилась, замерла.
Два ликтора прижимали к песку полуобнаженного легионера. Его доспехи и шлем валялись рядом. Рубцы на голой спине сочились кровью. Он непрерывно выл и рычал, потом захлебывался, с громким всхлипом втягивал в грудь запас воздуха, и вой продолжался.
Гераклиан обернулся. Наконец-то его выпученные глаза и искаженное бешенством лицо нашли друг друга и слились в правдивый портрет.
— А где же матрона Юлия? Я думал ее порадовать этим зрелищем. Она бы сумела оценить старинную римскую строгость.
Он нарочито медленно поднял руку и нанес несчастному последний удар такой силы, что тот захлебнулся воем, закидывая голову назад, наверх, к небесам.
По знаку наместника ликторы утащили легионера со двора.
Гераклиан поднялся на галерею.
Боль страха растекалась у меня из сердца, как лава, текла вниз по рукам и ногам. Мне казалось, что он способен и меня повалить тут же на пол, сорвать одежду, начать истязать.
— У старушки внезапное нездоровье? Перегрелась под дверью? Ну ничего. Вам тоже полезно знать, как поддерживается дисциплина в военное время. Да-да, это дело решенное. Армия начнет грузиться на корабли через три дня. Пора очистить Италию от варваров и изменников. Помолвка наших отпрысков — по моем возвращении. И пусть ваша дочь выкинет из головы всякие глупости, внушенные попами. Вечная девственность — это не для нее. Ни один священник в Африке не посмеет принять у нее обет. Уж я об этом позабочусь.
Он подошел ко мне вплотную, заглянул сверху в глаза.
— А что насчет вас? Где пропадает ваш муж?
— Он был отозван императором в Италию. Уже почти год тому назад.
— Ха — устроил вам некую репетицию вдовства. Но если он будет так глуп, что замешается в ряды моих врагов, вы можете овдоветь по-настоящему. Не боитесь?
— Мы все в воле Божьей.
— Я тоже вот уже пять лет живу в одиночестве. И сознаюсь, это мне совсем не по нутру. Как вы знаете, я человек дружелюбный и общительный. Мы бы составили неплохую паРУ
Я молчала.
— Не верьте всем этим сплетням про тайных наложниц в доме, про красивых мальчиков. Моя жена будет ограждена от всяких оскорбительных слухов. Двойное родство — это было бы занятно, занятно. Отец и сын берут в жены мать и дочь! Такого, кажется, еще не бывало в римской истории. Подумайте над этой комбинацией. А вашего мужа я возьму на себя…
…Выбеленные невыносимой жарой улицы Карфагена пугали своей пустотой. Взгляду не за что было зацепиться, отвлечься от мучительной тоски. И только одна мысль сверлила мой мозг:
«Бежать… Бежать отсюда… Всей семьей, немедленно… Мы наймем корабль… тайно… Хоть в Нарбонну, хоть в Марсель, хоть на Кипр, хоть в Константинополь…»
(Фалтония Проба умолкает на время)
Остийская дорога снова ползет на холм. Еще не видно римских стен, но римские покойники уже приветствуют меня своими отзвучавшими голосами справа и слева.
«Да будут боги милостивы к вам, странники, за то, что не проходите мимо Виктора Публика Фабиана. Идите и возвращайтесь здоровыми и невредимыми».
«О путник, здесь лежит Урс Диогнот, славный игрок стеклянным мячом. Громкими криками приветствовал народ его искусство. Будь здоров».
«Вы, украшающие меня цветами и приносящие яйца, чечевицу, соль и бобы, не забывайте и впредь Габинну Геллиану».
«Наслаждайся жизнью, пока она у твоих ног. Не слушай философов. Берегись докторов: они-то меня и сгубили».
Надгробья и памятники тянутся вдаль, сколько хватает глаз. Если так пойдет и впредь, через какие-нибудь двести лет римские мертвецы встретятся с остийскими. И что тогда? Мы будем путешествовать по бескрайним кладбищам? Но ведь это невыносимо. Мертвые назойливо требуют нашего внимания, зная, что им уже нет нужды отплачивать нам тем же.