Пенитель моря
Шрифт:
Не веря своим глазам, Алида еще раз пробежала загадочное письмо и, наконец, решилась взглянуть на молодого человека.
— И это письмо, не достойное уважающей себя женщины, капитан Лудлов приписывает мне? — сказала она дрожащим голосом, в котором слышалась оскорбленная гордость.
— Но кому же другому, кроме вас, мог я приписать это письмо?
Брови молодой девушки сдвинулись как бы под влиянием внутренней боли. Затем она вынула из бювара небольшой листок почтовой бумаги и, обратившись к Лудлову, громко сказала:
— Мое письмо, может-быть, не так остроумно и не так пространно. Я
С этими словами она прочитала следующее:
«Благодарю капитана Лудлова за его внимание ко мне и за то, что он познакомил меня с подвигами пиратов. Из чувства простой гуманности нельзя не пожалеть, что они принадлежат к профессии людей, слывущих вообще защитниками слабых и беззащитных. Впрочем, на темном фоне поступков одних еще более выделяется благородство других. Никто другой так искренно не убежден в этом, как друзья капитана Лудлова (тут голосок Алиды дрогнул)… В знак признательности посылаю ему экземпляр Сида и прошу хранить его у себя до тех пор, пока он не возвратится из поездки».
Несколько минут молодые люди смотрели один на другого в немом изумлении. Вдруг внезапная мысль поразила Алиду. Под влиянием ее она произнесла холодно:
— Капитану Лудлову лучше известны его корреспондентки. Я, вероятно, не ошибусь, сказав, что это письмо, посланное ему неизвестной особой, не первое.
Молодой человек покраснел. Алида продолжала:
— Вы подтверждаете мои подозрения. Надеюсь, вы не обвините меня, если я скажу, что с сегодняшнего дня…
— Выслушайте меня, Алида! — вскричал моряк, испуганный последними ее словами. — Пожалуйста, выслушайте, и вы узнаете тогда всю правду. Признаюсь, не в первый раз получаю я письма, написанные тою же рукою и в том же стиле. Но клянусь честью королевского офицера, что до сегодняшнего дня я считал…
— Понимаю: это были анонимные послания до тех пор, пока вы не сочли возможным признать меня их автором. Лудлов, Лудлов! Какого плохого вы мнения обо мне, несмотря на ваши слова, что любите…
— Но подумайте, Алида, где мне было изучить условности света, когда я при своей службе почти не вижу людей?! Я всею душою предан своему делу. Не было ничего удивительного в том, что я поверил, что и вы смотрите на это дело моими же глазами. Но так как вы отрицаете это письмо… Впрочем, нет, ваше отрицание излишне… Я сам теперь вижу, как я ошибся благодаря своему тщеславию и… радуюсь этому.
Алида покраснела. Ее лицо прояснилось. Самолюбие ее было удовлетворено.
Начинавшее уже тяготить молодых людей наступившее молчание было весьма кстати прервано приходом Франсуа.
— Барышня, вот вода! — сказал он. — Что касается вина, то при всем желании я не мог добыть его, так как ваш дядя спит, а ключи положил, по обыкновению, под подушку.
— Не нужно: капитан сейчас уйдет, да теперь ему и не хочется пить.
— Можно, пожалуй, добыть джину, — предложил француз, сочувствовавший разочарованию, которое, по его мнению, должен был испытывать Лудлов. — Но едва ли капитан будет употреблять этот крепкий напиток.
— Он получил все, что ему требовалось в этот вечер, — смеясь, ответила Алида. — Благодарю вас, мой добрый Франсуа. Теперь вам остается показать дорогу капитану, и когда вы это исполните, все ваши обязанности на сегодня окончены.
Распрощавшись с Лудловым с видом, не допускавшим противоречия, молодая девушка отпустила и гостя, и слугу.
— Ваша служба приятная, не правда ли, Франсуа? — спросил моряк, выходя в двери.
— Да, уж точно, сударь, мне доставляет великое удовольствие прислуживать барышне; я ношу ее веер, книгу…
— Книгу? Вам, вероятно, приятно было нести ее!
— Ну, конечно. Это было сочинение Пьера Корнеля…
— А письмо, вложенное в книгу? Вам тоже поручено было нести, добрый Франсуа?
При этом вопросе француз поднял плечи и, приставив свой желтый палец к кончику огромного орлиного носа, украшавшего его физиономию, тряхнул головой. Затем он поспешил ответить:
— Очень может быть. Я помню, как барышня мне говорила: «Держите осторожнее». Но сам я не видал письма.
— Вот что, Франсуа, — продолжал моряк, опуская в руку словоохотливого слуги гинею, — если вы когда-нибудь узнаете, что сделалось с этим письмом, я не останусь у вас в долгу. До свидания!
— К вашим услугам, господин капитан. Славный господин! — продолжал француз, восхищенными глазами смотря вслед уходящему моряку. — К несчастью, он моряк, а покойный батюшка барышни сильно не долюбливал людей этого сорта.
Глава VIII
Расставшись с Лудловым, Алида действовала скорее под влиянием минуты, чем своего чувства. Оставшись одна, она раскаялась в своей поспешности, припомнив сотни вопросов, которые должны были разъяснить непонятную для нее историю с письмом.
Было еще не очень поздно. Разговор с Лудловым отнял у нее всякую охоту спать. Отставив свечи в задний угол, молодая девушка снова подошла к окну.
Кругом было полнейшее безлюдие. Несмотря, однако, на пустынный характер местности, она считалась вполне безопасной. Мирный характер колонистов, населявших внутренние области, вошел в поговорку. О корсарах здесь ничего не было слышно.
Алида вышла на балкон полюбоваться картиной спящего океана, как вдруг услышала мерный шум весел. Ее удивила поспешность, с какою капитан Лудлов покидал берег. Это вовсе не было в его привычках. Перегнувшись через балкон, она ждала, когда шлюпка Лудлова покажется из прибрежной тени и выйдет на освещенную луной полосу воды, идущую почти до самого крейсера. Но шлюпка не показывалась, и самый шум весел постепенно затих. На крейсере, на передней мачте, попрежнему светился фонарь — знак того, что командир еще на берегу.
Взгляд молодой девушки остановился на изящных линиях крейсера, тихо покачивавшегося на волнах дремавшего океана. Его стройный корпус, симметричные снасти, — все это, освещенное луной, представляло красивое зрелище. Незаметно ее мысли перешли на опасности, под которыми вечно живет моряк, на его смелый дух, но, с другой стороны, — на его непостоянство в привязанностях, бывшее естественным последствием условий его жизни. Эта мысль навеяла на Алиду грусть.
Снова перевела она взгляд на океан. От видневшихся в отдалении берегов острова Нассау и вплоть до Нью-Джерсея ничего не было видно на огромной водной поверхности. Лишь уставшие за день чайки мирно спали, покачиваясь на волнах.