Пепел Асгарда
Шрифт:
– Мы тоже могли летать, – проворчала Райна.
– Вас было всего тринадцать, – вздохнул Старый Хрофт. – И из-за каждой из вас у меня случалось… непонимание с Фригг.
Райна едва заметно улыбнулась.
– Но, великий отец, благодаря этому мы все были живы.
Старый Хрофт тоже улыбнулся в ответ.
– А теперь их никого нет. Ни сестёр, ни ревнивой Фригг. – Валькирия глядела в землю.
Отец Дружин не ответил.
Их кони вступили в тоннель, свет померк было, но по стенам тотчас засветились висящие словно в воздухе кристаллы.
– Хвастуны, – буркнул Старый Хрофт. – Никак не могут без выкрутасов. Всё с эльфами состязаются, хотя ни за что в том не признаются, даже самим себе.
Хрустальные светильники вспыхивали один за другим серебристым и холодно-жемчужным. Пробитый в теле скалы ход извивался, бросаясь из стороны в сторону, словно испуганная змея. Под копытами коней вспыхнула фиолетовая дорожка, по ней бежали, причудливо перетекая друг в друга, диковинные символы.
– Ты разбираешь их руны, дочь моя?
Валькирия покачала головой.
– Нет, отец. Я избегала этого мира и его насельников. Слишком недобрая память. Да и то сказать, мне куда больше нравилось просто сражаться. Битвы помогали забыться.
– Но ты смотрела и запоминала, – возразил Отец Дружин. – Тебе наверняка приходилось биться и с чародеями. Символы и начертания не могли не броситься тебе в глаза. Приглядись – что ты о них скажешь?
Валькирия некоторое время всматривалась в мельтешение полуразмытых линий, свесившись с седла.
– Основа, конечно, эльфья, – сказала она наконец, поднимая взгляд. – Основа эльфья, у их главного колена она почти одинаковая, где на них ни натолкнёшься. Но изменено, конечно же. Эльфийские руны просты, а тут на каждую словно нарочно столько навешано, пририсовано, добавлено, что демон когти сломит.
– Альвы добавили к двадцати четырём изначальным эльфийским рунам ещё шестнадцать своих, которые, в сущности, слегка изменённая письменность Перворождённых. Но Сотворённые, уйдя от вчерашних хозяев, порою просто старались измыслить звуки и слога, непохожие на изначальные.
Валькирия кивнула. Если Отец Богов рассказывал, следовало слушать.
– Ты поймёшь, к чему моя повесть. Альвы, словно одержимые, состязались с эльфами во всём. Что-то эльфами отвергавшееся – скажем, соработничество с гномами – альвами принималось. Запретное для Перворождённых знание, высшая некромантия, к примеру – альвами тщательно изучалось. Не для того чтобы пустить в ход, во всяком случае, я такого не припомню, но чтобы понять, справедливо ли было суждение вчерашних хозяев. Ну и, разумеется, отыскать их неправоту. Эту-то вот болезнь альвов мы с тобой, дочь, и используем.
Валькирия усомнилась было, разумно ли так рассуждать вслух, находясь в альвийских владениях, но тотчас одёрнула себя. Мыслимо ли, это же изречено её отцом, и не просто, но Отцом Богов, великим Одином, коварным обманом лишённым трона и власти!
А что на Боргильдовом поле Молодые Боги одержали победу исключительно посредством коварного обмана, Рандгрид, она же Райна, не сомневалась ни на миг.
Она по-прежнему помнила тот день – в мельчайших деталях. Помнила, хотя сама запретила себе вспоминать; разрешённой оставалась только их с сёстрами последняя атака.
Уже отброшены Крылатые Гиганты. Частью истреблены, частью бежали призраки, не выдержав схватки с мёртвым воинством Хель. Великий Один сражается с вражьим вожаком, чьё имя – Ямерт – ныне, присно и во веки веков ненавистно для валькирии. Поднялись и повергнутые было Повелителями Духов асы, Тор поднял покрытый ржою молот и вновь идёт в бой; за плечами Локи, словно плащ, клубится рыжее пламя.
Воспоминания болезненны, колют и жгутся, но Райна держалась за них все несчётные годы изгнания. Всё время, пока странствовала простой наёмницей, прячась по дальним мирам, пока звалась чужим именем – боль помогала остаться собой, не забыть, под какими знамёнами она начинала сражаться.
Какое ж то было счастье, какое упоение – мчаться в клине сестёр, и Фригг на его острие казалась в тот миг роднее всех на свете. Они были бессмертны и непобедимы, наконечники копий горели ярче тысячи солнц, и ничто, никакая сила не могла устоять перед ними.
Мгновения полного, абсолютного и совершенного счастья.
Их клин пробил хилую цепь вынырнувших откуда-то Крылатых Гигантов, и юная Рандгрид завизжала от восторга, когда её копьё пронеслось насквозь через грудь слуги Молодых Богов, и тот опрокинулся – прямо под копыта её коня, и подковы с мокрым хрустом разнесли ему череп.
Скульд оглянулась, бросила на младшую сестрёнку быстрый взгляд. Губы старшей валькирии улыбались.
Она понимала.
Это был последний взгляд, которым они обменялись со Скульд. Её сразит Явлата, сразит, словно всё боевое искусство дочери Одина – ничто.
Но тогда – тогда они побеждали.
– К нему! – Фригг встала в стременах, её собственное копьё воздето, и перед ней словно расступается сам воздух.
К нему – значит к отцу. Потому что именно сейчас он должен был схватиться с Ямертом, а там, за спинами, хекса Лаувейя, при одном упоминании о которой Фригг начинает скрежетать зубами, что-то сотворила-таки с рунами, потому что валькирия Рандгрид на все оставшиеся ей очень, очень долгие годы запомнила жаркую вспышку в груди, ощущение льющейся сквозь неё силы и чувство непобедимости.
Они сбили с ног, пронзили копьями и затоптали копытами троих из когорты Молодых Богов; мечи ломались о древки их пик, валькирии разили насмерть, двое прекрасного вида юношей и девушка с очень светлыми, сияющими волосами рухнули, перепачканные кровью, с раздавленной грудью, словно простые смертные.
Много столетий спустя она, уже воительница Райна, а не валькирия Рандгрид, узнала их имена.
Яддрин. Яволлир. Яймалли.
Райна потратила уйму сил (и золота), пока не добралась до правды. Но ей обязательно требовалось знать имена поверженных – пусть их духи знают, что у неё, валькирии Рандгрид, найдётся на них управа.
Она помнила, как торжествовала, узнав настоящие прозвания. Ещё лучше было бы отыскать их могилы или те места, где отгорели их погребальные костры, но так далеко удача бывшей валькирии уже не простиралась.
Отец молчит, лишь изредка бросает на свою младшую, свою Рандгрид, какие-то загадочные взгляды.
Он изменился, очень. Постарел, хотя как может постареть бессмертный бог? Но морщины на лице Отца Дружин пролегали теперь глубже, под глазами залегли мешки, от уголков глаз разбегалась паутинка. Прежними оставались усы и борода, однако и они изрядно удлинились. Раньше владыка Асгарда носил в снежно-седых волосах золотой обруч, сейчас – простой кожаный ремешок. Меховая безрукавка, расшитая по вороту оскаленными мордами невиданных зверей, то ли волков, то ли драконов. Кожа лица и рук потемнела от времени, обветрилась – а Рандгрид помнит её чистой и белой.