Пепел богов. Трилогия
Шрифт:
— Это самое легкое, что ты мог у меня попросить! — с радостью отозвался толстяк.
— Вот и славно, — пробормотал под нос Кай и сдвинул брови, разглядев холодный огонь в глазах Такшана.
Птицы запели на пятый день пути. Но вечером четвертого дня Кай увидел, что след рыжего и его спутников покинул тракт. До узкой речушки, которая пересекала спустившийся в глубокий овраг тракт каменистым перекатом, следы коней были, после нее — нет. Кай спрыгнул с коня, скинул сапоги, вошел в холодную воду и прошел вниз по течению с сотню шагов. Когда вернулся, на дороге увидел Туззи, сидящего в седле.
— Рыжий по воде ушел? — понимающе ухмыльнулся верзила. — И ты за своим дружком?
— Нет, — покачал головой Кай.
— Да ладно, — махнул рукой Туззи. — Середина пути почти. Что тебе обоз? Я дорогу по руслу Каменной речки знаю. Выводит она прямо к Эрхе, ну, правда, на сотню лиг южнее Кеты, да и сама речка сотню лиг лишних петлями раскидывает по чаще, но зато без забот. Южный край леса спокойнее.
— Телеги не пройдут, — сказал Кай.
— Так ты ж вроде не нанимался ни в проводники, ни в охранники? — прищурился Туззи.
— Я вот не пойму, кем ты нанялся? — поинтересовался Кай. — Или ты в удовольствие за обозом тащишься.
— Не твое дело, — оскалил зубы верзила. — Может быть, я в Кете наряд на охрану возьму?
— Ага, — кивнул Кай. — За пять лиг от города. Наверное, толпятся уже заказчики? Ждут славного воина…
— Ты язычком-то поосторожнее шевели, — прошипел Туззи. — А то ведь он о зубки пораниться может. Я ведь не мерзость пустотная, с дури под твой клинок не попрусь. Издали возьму. А то и деревенщину свою с цепи спущу. Хочешь стрелку в затылок заполучить?
— А что, приятель? — Кай присел на камень, натягивая сапоги. Он с трудом сдерживался, чтобы не прикончить мерзавца немедленно. Хотя был ли он уверен, что Туззи — мерзавец? Да и если бы пришлось убивать всех мерзавцев, под ногами бы хлюпало от пролитой крови. — Может быть, сойдемся клинок в клинок? Да вот хоть прямо здесь? Ты не бойся, видишь, я и хромаю, да и бок у меня не в порядке. Рискнешь обнажить меч? Как думаешь, если я тебя окорочу на половину локтя, разбежится твое воинство или нового вожака выберет? Ну что, дальше с обозом пойдешь или свернешь на Каменную?
Туззи схватился за рукоять своего меча немедленно, но из ножен его не выдернул. Покраснел, как небо в разгар Пагубы, прошипел что-то неразборчивое и развернул коня прочь.
Вечером к Каю снова пришла Каттими. Нельзя сказать, что она округлилась за последние дни, но что-то на ее лице, кроме глаз, появилось. Она вновь предложила Каю кашу, вновь безропотно съела ее сама, жалуясь, что, с тех пор как стала есть больше, каждый вечер проваливается в сон, как в черную яму. Конечно, может быть, в каше есть какое-то сонное средство, только зачем Такшану усыплять Кая? К примеру, если бы тот спал прошлой ночью, то страшный зверь не только расправился бы с проводником, но и разнес бы весь обоз.
— Я не проводник, — в который раз повторил Кай, с неудовольствием понимая, что любуется девчонкой, глаз не может от нее отвести. — Я иду своей дорогой, так совпало, что за мною тащится обоз. Вот и все.
— Вот и все, — шмыгнула носом Каттими. — Однако горазд ты сам себе лгать. Все вы мужики такие… Слушай, а может, и нет никакого сонного порошка? Запашок какой-то имеется, но Такшан ведь в каждый котел всяких трав чуть ли не по две горсти сыпет. Раньше мне не давал уснуть голод, а теперь я каждый вечер чувствую тяжесть в животе. И сплю.
— Подойди, — сказал ей Кай.
Она послушно двинулась вперед, но в двух шагах от охотника остановилась, задрожала, замерла.
— Дай миску, — попросил Кай.
— Я уже все съела. — Румянец вовсе залил ее щеки.
— Дай миску, — повторил Кай, подхватил жестянку, отметил, что руки Каттими под стать ей самой, тонкие, изящные, но не изнеженные, крепкие, поднес котелок к носу, втянул аромат не так давно наполнявшего его кушанья.
— В другой раз сам будешь есть? — спросила с тревогой Каттими.
— Нет, — мотнул головой Кай. — Я бессонницей не страдаю. Сонной травой разит от твоего кушанья. Но настой слабый. С ног не свалит. Тебе да твоим подружкам по несчастью больше и не надо, а на воина не подействует, разве только добавит пару зевков. Другое плохо — отвыкать от этой травы долго придется. С неделю уснуть не сможешь толком без нее. Прочие рабыни, наверное, и днем спят?
— Точно, — кивнула Каттими. — Спят и не жалуются. Только круглее становятся. Мне раньше голод спать не давал, а теперь и я даже днем то и дело зеваю.
— Тогда зачем он присылает тебя? — спросил Кай. — Кушаньем таким меня не усыпишь, да и догадывается он, что я не ем его каши. Или думает, что ты специально щеки надуваешь, чтобы полнее выглядеть?
— Он странный, — прошептала девчонка. — Спит сидя. Кажется мне, что в темноте видит. У него даже глаза будто светятся. Ну здесь-то над дорогой просветы, ночное небо мерцает углями. И глаза у Такшана мерцают. А еще он постоянно бормочет что-то и на земле чертит и угольки раскладывает. Сейчас не знаю, сейчас я сплю, а раньше точно раскладывал. Он всех на поводке хочет держать. И тебя хочет держать. Днем, пока обоз тащится, он постоянно отстает, с купцами разговоры заводит, но они отмалчиваются вроде. Зато Туззи частый гость. То и дело под полог заглядывает, языком цокает. Туззи хотел купить меня, только не насовсем, а на ночь. А Такшан не продал, сказал, что давал бы коня покататься, если бы у просильщика задница была без шипов.
— Спроси у хозяина, сколько он хочет за тебя? — не удержал во рту глупые слова Кай.
Вспыхнула девчонка, как весенний луговой цвет. Развернулась и только что не бегом припустила обратно к обозу.
Такшан догнал Кая утром. Тот как раз пересек оставшуюся от давнего пожара поляну, на которой поднимался молодой лес, вслед за охотником на поляну выкатили подводы, и впервые с начала путешествия раздавшиеся над головой птичьи трели заставили охотника улыбнуться.
Работорговец поравнялся с Каем, хмыкнул, глотнул вина из висевшей у седла фляжки, наконец спросил: