Пепел богов. Трилогия
Шрифт:
Таркаши помолчал, зачем-то вытащил из ножен кинжал, проверил заточку, убрал.
— Гиены больше нет, Кай. Орда тати в двадцать тысяч рыл спустилась с гор. Там были и палхи, и кусатара, и лами. И десяток мейкков. Они несли здоровенный таран. Снесли ворота, вошли в город. Горожане рубились отчаянно, думаю, уполовинили орду, но Гиена маленький город. Никто не может выпить больше, чем поместится у него в животе. Тати убили всех. Думаю, и сожрали многих. Потом подожгли город. А после разделились на отряды и пошли уничтожать деревни и хутора. И знаешь, что я тебе скажу, всюду с ними колдун в золотом колпаке. И рог у них там звучит. И все эти тати словно безумные. И под стрелы, и под пики, и под камни, и под кипящий вар лезут, точно боли не чувствуют!
— И что же ты надумал? — спросил купца Кай.
— Что я надумал? — пожал плечами Таркаши. — Кровь закипела. Особенно когда добрался до Гиены и в самом деле оказался на пепелище. Зато хоть своих нашел… Сгоревших. Похоронил. — Купец скрипнул зубами. — Собрал, кого смог. Пошли по деревням, рубить всю эту пришлую мерзость. Много порубили, пока орда не пустила за нами большой отряд. Отбили у кусатара струг, с лошадьми спустились по Хапе, вышли на берег и вот решили идти или в Хилан, или в Зену. Плененные тати все как один говорили, что очистит орда гиенские и намешские земли, пойдет южнее — вырезать недозубов, как они говорят. По дороге наткнулись тут в поселках, народ обезумел, собственной плотью начал питаться. Так и шли на юг, деревню за деревней очищали, пока не нагнал нас тот самый отряд, посланный вдогонку ордой.
Или часть этого отряда. Вот спасибо тебе за помощь. Что делать-то дальше?
— Идти на юг, — твердо сказал Кай. — Предупредить надо хиланцев, да и в Зену послать нарочных. Только и осталось два города в Текане. Если они не устоят, так и в самом деле задавят тати людей. В Хилане найди Тарпа, он теперь вроде как воевода, скажи, что от меня, поможет, отнесется так, как надо. Расскажи ему все.
— Так и сделаю, — кивнул Таркаши. — А ты, значит, на север? Я слышал, Парнс стоит, Хастерза тоже стоит. Гвардейцы Гиены сказали, что многие туда уходили из выживших. Да и тати говорили, что не взяли пока ни Парнс, ни Хастерзу, оставили на конец зимы. Думаешь добраться? А потом?
— А будет ли потом? — переспросил Кай купца и посмотрел на Каттими, которая сидела, не проронив ни слова. Не было больше слез в глазах девчонки, словно заледенели они.
— Будет, — твердо сказал Таркаши. — Ну донимать расспросами тебя не буду. Сам-то могу чем помочь, кроме как лошадьми? Лучших дам! Таких, которым ни метель, ни снег, ни мороз нипочем! И с едой не будет проблем. Надергаешь соломки — будут благодарны. Не надергаешь — траву выкопают из-под снега, хвои нарвут, молодых ветвей примороженных поглодают.
— Спасибо, Таркаши, — кивнул Кай. — А не подскажешь ли ты мне еще вот что. Не встречал ли ты трех черных всадников вроде тех, что проезжали тогда через Кривые Сосны?
— Не догнал все еще? — понял Таркаши. — Встречал, как не встречать. С неделю назад, что ли. Как бросили лодки у первого оплота на тракте из Намеши в Хилан и стали уходить в лес, три всадника в черном промчались мимо. Пошли в сторону Парнса.
— А не был ли тебе известен старик в Гиене, которого звали Асва? — прищурился Кай.
— В Гиене много было стариков, — удивился Таркаши. — Может быть, кого-то из них и окликали именем клана, ну так ведь что теперь о том говорить? Теперь не время стариков.
— А вот еще, — задумался Кай, — скажи, Таркаши, часто ли показывался в Гиене сиун клана? Кто он?
— Сиун клана? — почесал затылок купец. — Вовсе не показывался в городе. Нет, разговоры о нем ходили. Вроде бы он как конь, но мглистый такой, как ветер или туман. Его в городе никто не видел. Но говорили, что иногда он является на дороге из Намеши в Хастерзу. Особенно на перевале у Парнса. Но я бы не желал тебе встречи с ним. Плохая примета. Опять же коней может испугать, в пропасть сбросить. У нас, когда лошадь взбрыкивает, всегда говорят: что, мокрое кострище, в тебя сиун вселился, что ли?
Через час Кай и Каттими распрощались с отрядом Таркаши. Взяли лучших лошадей, да еще и приторочили к седлам по паре отличных кусатарских лыж. Пришпорили лошадок и нырнули в поваливший к вечеру снегопад, как в непроглядную пелену. Зато уж и в самом деле до самой Намеши без боязни заходили во все деревни и хутора, чтобы переночевать да дать отдых коням. Таркаши не обманул. Деревни и хутора были чисты, и перед каждым снег укрывал гору оскверненной пустотниками и сожженной гиенским купцом плоти.
Спустя неделю ранним утром спутники вышли на тракт в полулиге от Намеши. Город чернел стенами за белым полем. За ним вновь белым сияли вершины гор Южной Челюсти. В зимней тишине доносился шум впадающей в Хапу Бешеной.
Кай повернул коня к оплоту, спешился, зашел внутрь укрытия, потом вышел на обрывистый берег, разглядел на заснеженном берегу оставленные Таркаши рыбацкие лодки. Замерзшая закраина Хапы простиралась на полсотни шагов.
— Что собираешься делать? — встревожилась Каттими.
— Хочу сократить дорогу, — признался Кай. — Идти к харкисскому тракту долго. А вот если пересечь Бешеную в Намеше да мимо Гиены выйти к харкисскому мосту, то пару дней выиграем.
— И пойдем на перевал? — уточнила Каттими.
— Точно так, — улыбнулся Кай. — Перестреляем пустотников и пойдем.
— А если Пангариджа? — спросила девчонка.
— Пока его нет, — пожал плечами Кай. — Я его не чувствую, видно, у него есть более важные дела.
— А если орда в городе? — не успокаивалась она.
— Увидим орду, бросим лошадей, спустимся вниз и уйдем на лодках, — предложил Кай.
— А что же потом? — Она не сводила с него глаз.
— Что-нибудь, — ответил он.
Глава 24
Намеша
Обычно первая сигнальная башня находилась не ближе нескольких лиг от любого города, но хиланский тракт, подходя к Намеше, выбирался из прибрежных увалов, и первая башня стояла через поле от города. Основанием башни служил сложенный из обожженного кирпича оплот, рядом начинала сползать в овраг дозорная изба, но и башня, и изба были разорены. У избы обвалилась крыша, да и сама она была не сожжена чудом, в то время как от конюшни рядом не осталось даже стен. На сторожевой башне не сохранился навес, и из трех бронзовых зеркал остались два, которые вряд ли бы дожили до следующей зимы. Покуда Каттими заводила лошадей в оплот да проверяла тяжелую железную дверь, Кай спустился с высокого берега, сдвинул ближе к воде лодки, вернулся наверх, поднялся на башню, сбросил в снег окоченевший труп дозорного с выклеванным лицом. Выложил на скамью сумку с зарядами, приготовил ружье. На лестнице послышались шаги Каттими.