Пепел к пеплу (сборник) -

Коллектив авторов

– Любопытно, я хотел сказать то же самое, – не удержался я, хотя и понимал, что спорить с человеком, одержимым id'ee fixe, бесполезно. Он не способен оценить даже самые точные и изящные аргументы, фанатично цепляясь за свои убеждения.

Доктор пообещал в мой следующий визит предъявить мне доказательства существования у Природы воли и разума – любопытно будет послушать.

Теперь, когда я записываю и попутно анализирую нашу беседу, у меня возникла собственная теория – о происхождении теории мистера Стоуна. Если ты помнишь, его брат погиб от несчастного случая – на него упало дерево. Порой человеку легче смириться со злой волей, чем со слепой бессмыслицей судьбы – вот мистер Стоун и придумал себе в утешение злонамеренных духов, которые

почему-то пожелали погубить его старшего брата. Может, вначале это носило характер, игры, утешительной выдумки, но со временем превратилось в подлинную манию. Печально видеть!

Зима, которая никак не пройдет, или весна, которая никак не наступит, и мне угрожает меланхолией. Но я борюсь с этим подступающим к горлу чувством простыми, надежными методами – сажусь в седло и пускаю Джинджер в галоп. К тому же, на здешних холмах, спешившись, я собираю подснежники для мисс Чемберс.

Мэр хочет, чтобы я нарисовал портреты его двух дочерей. Я боюсь, что если нарисовать их в натуральном виде, то он будет недоволен, а если польстить им хоть каплей краски, хотя бы одним взмахом кисти, то они сделаются неузнаваемыми. Но родительская любовь слепа, поэтому ответил я весьма уклончиво. Мэр все равно ушел недовольным, но тут уж я ничего поделать не могу.

Я стараюсь проводить дома как можно меньше времени.

В этом доме (зачеркнуто, неразборчиво)

В этом доме мне снятся странные сны – воспоминания о них не исчезают вскоре после пробуждения, а целый день остаются горьким привкусом во рту и навязчивой головной болью. Начинается все довольно мирно. Мне снится, что я лежу в темноте, словно погрузившись в теплую темную воду, и наслаждаюсь покоем. Все мои мысли и чувства – приглушены и неясны.

Но со временем, которое во сне кажется бесконечно долгим, во мне просыпается тревога и жажда сделать… сделать нечто, чему я не могу подобрать определения, хотя четко понимаю необходимость этого свершения. И когда приходит эта жажда, окружающая меня темнота вдруг меняется, она больше не кажется теплым покрывалом, напротив, это холодная черная пустота, в которой я ничтожен и мал, словно былинка… Одиночество переполняет меня, и я просыпаюсь. Остаток ночи мне снится всякая чепуха, в которой иногда, как могильные камни среди людной улицы, возникают осколки моего прежнего сна.

Этот сон повторяется каждую ночь с незначительными изменениями. Прошлой ночью во сне мне чудилось, что меня кто-то зовет, но я не могу услышать голос, не могу понять, кто это, даже не могу разобрать, существует ли этот зов на самом деле… и меня снова сковывает одиночество.

Что скажешь, Джеймс? В Лондоне я спал, как убитый, и кошмары меня не посещали. Какой злой дух из «Легенд и преданий» навевает мне эти сны? От кого я должен откупаться молоком или медом?

Пост скриптум: Только что перечел письмо перед отправкой и увидел, что оно буквально impr'egn'e унынием. Не спеши тревожиться – тому есть две вполне веские причины. Во-первых, я писал его несколько дней, по строчке в день; и так уж получилось, что я выбирал из этих дней самое худшее (не считая моих с Хелен уроков). Во-вторых, уже несколько дней я неважно себя чувствую – небольшое воспаление и боль в горле. Очевидно, я несколько переборщил с зимними верховыми прогулками. Холлис поит меня травяными отварами, которые настолько отвратительны на вкус, что я исцеляюсь с невиданной скоростью.

С нетерпением жду ответного письма, искренне твой

Энтони Блессингем.

Из книги «Легенды, сказки и предания Северной Англии в обработке эск. Дж. Э. Фоллоу»

«Жил на окраине деревни, в ветхом покосившемся домишке, человек настолько ленивый и нерадивый, что его так и называли – Лентяй Стивенс; а настоящего имени никто уже и вспомнить не мог. Мать его давно умерла, сведенная в могилу непосильным трудом, и некому было починить его одежду или заставить снять шляпу, такую же драную, измочаленную и дырявую, как крыша его домика; а тряпье

его напялить не каждое пугало бы согласилось. Куры его были такими тощими и проворными, что летали через заборы, как ястребы, выхватывая еду у соседской птицы. День-деньской Стивенс околачивался в трактире, жалуясь, что больная спина ему работать не дает, а не то бы он развернулся! Была у него сокровенная мечта, о которой вся деревня знала – Стивенс мечтал найти клад и зажить по-королевски, ни единого дня не работая. Каждый раз, как глаза его после трех пинт пива туманились, кто-нибудь говорил: «Не иначе, Лентяй сейчас свое золото тратит». Стивенс на такие речи внимания не обращал – вздумал бы обидеться, так никто бы ему больше не налил на дармовщинку.

И вот однажды хозяин трактира, видя Стивенса в задумчивости, посоветовал: «А ты иди к Лесному человеку на работу – коли угодишь, он тебе все клады в округе покажет. Мне бабка моя рассказывала, что если выйти в полночь на поляну, где в центре пень стоит, да не всякого дерева, а обязательно елового или соснового, и прокричать трижды: «Лесной хозяин! Есть ли у тебя для меня работа?!», то в третий раз он появиться на пне собственной персоной и даст задание; а взамен научит, как клад отыскать».

Стивенс встрепенулся и, не обращая внимания на насмешки, начал подробно выспрашивать, что да как, да в какое полнолуние, и точно ли пень должен быть еловым. Хозяин, хоть и посмеивался, но отвечал охотно, потому что не верил, что лентяй и трусишка Стивенс способен ночью в Черный Лес войти, даже если он и поверил в эту байку, которою хозяин на ходу для забавы сочинил.

А зря не верил, потому что впервые в жизни у Стивенса жадность пересилила лень, и аккурат в полнолуние он вступил под сень Черного леса, комкая в руках заранее заготовленный мешок. Перед глазами его стоял золотой блеск, голова туманилась мечтами, сердце стучало и ухало, как молот. В пути на него не раз накатывало сомнение – а вдруг он не сможет задания выполнить? Что сделает с ним лесной человек? И ужас наваливался на него знобкой волной, руки дрожали, колени подгибались, перехватывало дыхание… но снова мерещился ему маслянистый блеск чистого золота, и страх отступал, Стивенс продолжал свой путь.

Наконец он вышел на выбеленную луной поляну, собрался с духом и выпалил:

– Хозяин! Есть ли у тебя для меня работа?

Тихо и неуверенно прозвучал его голос, и никто не отозвался. Стивенс откашлялся и произнес во второй раз, уже погромче, поуверенней:

– Эй, хозяин! Есть ли у тебя для меня работа?

А в третий раз совсем громко вышло, но никто на его крик не отозвался, кроме филина.

– Эх… – вздохнул Стивенс и плюнул досадливо.

– Что расплевался? – вдруг раздался сварливый скрипучий голос. Стивенс поднял глаза и обомлел: вроде секунду назад никого не было, а вот – сидит на пне старичок, высохший весь, как щепка, в зеленом камзоле, и трубку еловыми шишками набивает.

– Подойди, дай гляну на тебя, работничек!

Стивенс, дрожа, подошел.

– Так ты работу ищешь? А что умеешь?

– Вот как Бог свят, все умею! – выпалил Стивенс. – Пахать, косить, овец пасти, чинить, латать, в кузне работать, печи класть… Дайте мне работу любую, не пожалеете!

– Если ты ее не сделаешь, то сам пожалеешь, – сказал старичок, и вдруг… Стивенс перестал видеть человека. Над ним, шумя ветвями, возвышалась черная ель, с корнями-ногами, с ветвями – лапами, вместо лица безобразный грибной нарост.

– Озеро, что посередине леса, заилилось – надо его очистить, – сказал старичок, снова присаживаясь на пень.