Пепел на твоих губах
Шрифт:
— Вика, ты так многого боишься. Я хотел бы, чтобы этого страха не было, кто бы его ни зародил в тебе. Хотел бы, чтобы он остался в прошлом. Навсегда. Пока я рядом с тобой, ты не должна ничего бояться. Ни за меня, ни за себя. Ты же придаёшь мне силы, разве ты не понимаешь? Ты уравновешиваешь меня и вдохновляешь. Помнишь наши соревнования? Я бежал, я тащил и выжимал из себя все силы, потому что ты была рядом, ты смотрела на меня и желала мне победы. И я её добивался для тебя, Вика!
— А как же команда? — не верила она.
— И для команды, конечно. Но в первую очередь для тебя. У меня появился повод быть ещё сильней, быть лучше.
— Это не из-за тебя! Правда, — поспешила оправдаться Вика, — это мои «демоны» заставили меня увидеть то, чего не было. Я просто… просто вспомнила слова Рената и…
— Это не важно, — Андрей поцеловал её, чтобы прервать поток ненужных ему объяснений, — для меня это не важно. Ведь ты вернулась ко мне. Пришла тогда, когда действительно была нужна. Снова. Ты как мой ангел-хранитель, будто бы чувствуешь, когда нужно оказаться рядом. Просто обнять, взять за руку, положить голову на плечо. И мне этого вдруг становится достаточно. После приступа на аварии… я должен был принять таблетки и не сделал этого, я тогда… я тогда в отчаянии хотел, чтобы оно само как-то кончилось, думал без таблеток, это просто случится быстрей. Мне было слишком тяжело, хотел, чтобы оно прекратилось… а оно… Пришла ты, и оно не случилось. У меня даже кошмаров той ночью не было, когда ты спала в моих объятьях. Я просыпался, а в моих руках ты, — он вдруг обнял Вику и прижал к себе, — я лежал у тебя на груди и слушал, как бьётся твоё сердце, и мне никогда не было так хорошо и спокойно. Вика, я не знаю, что ты делаешь со мной, но это что-то очень хорошее и рядом с тобой я не превращаюсь в то чудовище, которым боюсь стать, моё безумие отступает, когда ты рядом. Я сегодня утром вспоминал то… как умирал под палящим солнцем, как страдал в одиночестве и ужасе, немой и глухой, как… мне было хуже всего. И ничего. Я не вернулся туда. А ведь это постоянно происходило, если я не пил эти чёртовы таблетки, почти каждый раз на койке у того мозгоправа, что их выписал. Понимаешь? Я их не пил и ничего не произошло? И я понял, пока был один дома, что всё дело в тебе, Вика.
— Это выходит, я твоё лекарство? — Вика не верила тому, что слышит и поэтому отстранилась и посмотрела в его глаза, чтобы найти там ответ. Правда ли это или очередной обман, чтобы усыпить её тревожность и настороженность. Усладить её слух, чтобы она поверила в сказку и небылицу, и снова обмануть, как это делал Ренат.
— Да! Ты моё лекарство и моё спасение! Ты моя Виктория, моя победа над всем тёмным и страшным, что живёт внутри меня. Ты мой свет! И я хочу, чтобы ты оставалась им, Вика. Останься!
— Я останусь, — прошептала Вика и впилась в его губы в отчаянном и безрассудном поцелуе, вкладывая в него все кипящие в её груди чувства, всю ту бурю, что он рождал внутри своими словами. Всё, что хотела забыть и отбросить, всё, что готова была положить на алтарь их чувств и к его ногам. Всё! Она готова была отдать ему и всё, и всю себя. И ничего не просить взамен. Бросить в огонь и сгореть дотла, до солёного пепла.
Она целовала его так, как никогда и никого другого, а он отвечал ей, вкладывая всего себя, вжимаясь в неё всем телом, обнимая руками и путаясь пальцами в волосах. Едва делая вдох, не раскрывая глаз и не помня о мире вокруг. Всё потухло и обесцветилось в объятьях Андрея, стало неважным и ненужным, пока он рядом. И не было времени, не было прошлого, не было будущего. Был только этот миг и бесконечность поцелуя. Лишь губы и сердце, бьющееся возле её сердца, вторящее и обгоняющее в страстном желании.
Лишь когда губам стало больно, а воздуха стало катастрофически не хватать, они с сожалением оторвались друг от друга. Вика сцепила свои руки на его спине, не желая больше никуда отпускать, и уложила голову на его плечо. Андрей прижимал её к себе своими большими горячими ладонями и выдыхал в шею. Потом вдруг произнёс:
— А ещё ты слушаешь ужасный старый рок и водишь мотоцикл.
Вика слегка рассмеялась этим словам, которые после всего сказанного казались такими нелепыми.
— Даже не смейся, — продолжил он, поднимаясь и заглядывая ей в лицо, — ты умеешь менять свечи и масло. Так не бывает. Ты невероятная. Ты не просто женщина моей мечты, ты выше всех мечтаний.
Сложно было понять, шутит Андрей или нет, но он так светло улыбался, что в этом сиянии хотелось греться, как под весенним солнышком.
— Я родилась в семье у рокера и бухгалтерши, это ужасная смесь, — улыбнулась она в ответ.
— Это прекрасная смесь, потому что это ты, — Андрей игриво чмокнул её в нос. — И знаешь, что ещё?
— Что? — что ещё за сюрпризы мог таить в себе Андрей?
— У меня в Зеленограде, в гараже, стоит самый настоящий, чёрный как ночь и ревущий как гром Кавасаки Вулкан с четырнадцати литровым движком.
— Ты шутишь? — изумилась Вика, — у тебя есть мотоцикл? Настоящий Кавасаки Вулкан?
— Настоящий, — Андрей продолжал улыбаться, довольный произведённым эффектом. — И я жду не дождусь, когда смогу прокатиться вместе с тобой. Там отличное и удобное пассажирское сиденье. Согласна ли ты, Вика, стать моим пассажиром?
Это предложение звучало так двусмысленно и пугающе, что Вика поспешила перебить его, пока не согласилась на нечто большее, чем пассажирское сиденье шикарного спортивного круизера.
— Мы можем устроить гонки, я на Ямахе, ты на Вулкане.
— Твоя детка меня не обгонит, этот зверь разгоняется до сотни за четыре секунды!
— Зато она лёгкая и манёвренная. И вообще, раз уж на то пошло, я хочу сесть в седло твоего Кавасаки! — от одной мысли об этом у неё перехватывало дыхание. Такой мотоцикл был её недостижимой мечтой.
— О да! — выдохнул Андрей, — я готов отдать что угодно, чтобы увидеть тебя в седле моего зверя.
— Что угодно? — Вика хитро улыбнулась, закусывая нижнюю губу, — тогда я покажу тебе.
Она резко развернула Андрея и толкнула спиной на кровать, завела его руки над головой, прижала их и уселась на него верхом. Так, словно сидит сейчас на мощном спортивном мотоцикле, руки — это руль, а бёдра — это горячее кожаное сиденье, перед которым вибрирует мощное сердце.
— О боже, — голос Андрея дрогнул, а глаза потемнели от расширяющихся зрачков.
Вика нависала над ним, глядя, как он приоткрывает губы в желании поцеловать её, потянулась и сама сделала это, жадно обхватывая их своими губами, дотягиваясь до языка.