Пьер Грассу
Шрифт:
Пока Пьер Грассу занимал мысли семьи Вервель, семья Вервель занимала мысли Пьера Грассу. Ему не сиделось в тихой мастерской, он отправился побродить по бульвару и внимательно приглядывался ко всем проходившим мимо рыжим женщинам. Он предавался странным размышлениям: золото — самый прекрасный металл, желтый цвет — цвет золота, римлянам нравились рыжеволосые женщины, он уподобился римлянам и т.д... Какой мужчина после двухлетнего супружества обращает внимание на цвет волос своей жены... Красота проходит, но безобразие остается... Деньги — залог счастья. Вечером, ложась в постель, он уже находил Виржини Вервель очаровательной.
Когда Вервели явились на следующий сеанс, художник встретил их любезной улыбкой. Злодей подстриг бороду, причесался к лицу, надел тонкое крахмальное белье, лучшие панталоны и красные домашние
«А, вот оно что! — решил художник. — Мамаша, верно, заглядывалась на какого-нибудь приказчика».
Во время сеанса Грассу и семейство Вервель перебрасывались шутками, и Фужер отважился найти старика Вервель остроумным. После этого признания в его сердце стремительно ворвалась симпатия ко всему семейству, и он преподнес Виржини один из своих набросков, а матери подарил эскиз.
— Даром? — спросили они.
Грассу не удержался от улыбки.
— Не следует так раздавать свои картины: это деньги, — заметил Вервель.
На третьем сеансе папаша Вервель заговорил о замечательном собрании картин в его загородном доме в Виль д'Авре: там есть полотна Рубенса, Герарда Доу, Мириса, Терборха, Рембрандта, Пауля Поттера и даже один Тициан.
— Господин Вервель совершал безумства, — напыщенно заявила г-жа Вервель, — у нас картин на сто тысяч экю.
— Я люблю искусство, — заявил бывший торговец бутылками.
Когда Фужер, почти закончив портрет супруга, начал писать портрет г-жи Вервель, восторг семейства не знал уже границ. Нотариус отозвался о художнике с лучшей стороны. В его глазах Пьер Грассу был честнейшим малым, одним из наиболее добропорядочных художников, вдобавок он уже скопил тридцать шесть тысяч франков. Время лишений для него миновало, он зарабатывал до десяти тысяч франков в год, обращал проценты в капитал и, самое главное, уж конечно, не способен сделать женщину несчастной. Последняя фраза окончательно перетянула чашу весов. Теперь друзья семейства Вервель только и слышали разговоры о знаменитом Фужере. В день, когда Грассу принялся писать портрет Виржини, он уже был in petto [6] зятем семьи Вервель. Вервели буквально расцветали в его мастерской, они чувствовали себя здесь, как дома. Их неизъяснимо влекла к себе эта чистенькая, прибранная, уютная мастерская художника. Abyssus abyssum [7] , буржуа тянется к буржуа. Однажды к концу сеанса на лестнице что-то загромыхало, дверь с шумом распахнулась, и на пороге появился Жозеф Бридо. У него был крайне возбужденный и измученный вид; волосы были растрепаны, глаза метали молнии. Он обежал вокруг мастерской и внезапно подскочил к Грассу, тщетно пытаясь застегнуть сюртук: пуговица выпала из суконной обтяжки.
6
Втайне, негласно (ит.).
7
Бездна бездну (призывает) (лат.).
— Дела плохи! — бросил он Грассу.
— Что с тобой?
— За мной по пятам кредиторы... Слушай, ты рисуешь эти... штуки?
— Да тише, ты!
— А-а, так так!
Семейство Вервель, безмерно возмущенное этим странным вторжением, сменило свой обычно красный цвет на ярко-багровые тона пламени.
— Деньги загребаешь? — закричал Бридо. — Завелись кругленькие в кошельке?
— Сколько тебе нужно?
— Пятьсот... За мной гонится заимодавец из породы догов — такой, если вцепится зубами, уж не отпустит, не оторвав куска... Такая порода!
— Я дам тебе записку к моему нотариусу.
— У тебя есть нотариус?
— Да.
— Тогда понятно, что ты все еще пишешь щеки этими розовыми тонами... До чего хороши!.. Хоть на вывеску парфюмерной лавки.
Грассу не мог скрыть смущения: ему позировала Виржини.
— Бери натуру такой, какова она есть, — продолжал великий художник. — Мадмуазель — рыжая. Ну что ж, разве это смертный грех? В живописи все великолепно. Положи-ка на палитру киноварь, оживи эти щеки, разбросай по ним коричневые крапинки, а здесь — подмажь маслом! Неужели ты думаешь, что у тебя больше разума, чем у природы?
— Вот что, — предложил Фужер, — займи мое место, покамест я напишу нотариусу.
Вервель подкатился к Грассу и наклонился к его уху.
— Этот грубиян все как есть испортит, — зашептал торговец.
— Согласись только он написать вашу Виржини, портрет вышел бы в тысячу раз лучше, — с негодованием ответил Фужер.
Услышав эти слова, г-н Вервель смиренно попятился к своей супруге, ошеломленный вторжением дикого зверя и весьма мало довольный тем, что тот приложит руку к портрету его дочери.
— Следуй намеченному, — сказал Бридо, отдавая Грассу палитру и беря у него записку. — Ну, я тебя не благодарю! Теперь я могу вернуться в особняк д'Артеза — я там расписываю столовую, а Леон де Лора занимается украшением входа. Здорово выходит! Приходи посмотреть...
И он ушел не попрощавшись, так наскучило ему глядеть на Виржини.
— Кто этот человек? — спросила г-жа Вервель.
— Великий художник, — ответил Грассу.
Минуту длилось молчание.
— Вы уверены, что он не испортил моего портрета? — спросила Виржини. — Он меня напугал.
— Он его только улучшил! — ответил Грассу.
— Пусть он и знаменитый художник, но мне больше по сердцу знаменитости, похожие на вас, — промолвила г-жа Вервель.
— Ах, мама, господин Фужер еще более знаменитый художник. Он нарисует меня во весь рост, — заявила Виржини.
Выходки гения ошеломили этих добропорядочных буржуа...
Наступили дни ранней осени, так своеобразно называемой летом святого Мартина. Робко, как новопосвященный в присутствии гения, г-н Вервель решился пригласить Грассу провести воскресный день в их загородном доме, извиняясь, что художник найдет там лишь общество простых смертных, мало привлекательное для него.
— Вам, артистам, — проговорил он, — нужны сильные переживания, грандиозные зрелища, умные собеседники! Но мы угостим вас хорошим винцом; а моя картинная галерея, надеюсь, вознаградит вас за скуку, которую такому художнику, как вы, придется испытать среди торговых людей.
Это преклонение, столь ласкавшее самолюбие, очаровало Пьера Грассу, не привыкшего к подобным восхвалениям. Этот славный малый, золотое сердце, человек скромной жизни, этот посредственный художник, бесталанный рисовальщик, награжденный по королевскому указу орденом Почетного легиона, в полном параде отправился насладиться последними погожими деньками в Виль д'Авре. Он скромно приехал в дилижансе и залюбовался красивым загородным домом торговца бутылками, живописно расположенным посреди парка в пять арпанов на возвышенности Виль д'Авре. Жениться на Виржини значило стать в один прекрасный день владельцем этого дома! Вервели встретили его так восторженно, с такой радостью, сияя таким добродушием, проникнутым откровенной мещанской глупостью, что он даже смутился. То был торжественный день. Жениха водили по аллеям цвета нанки, старательно расчищенным по случаю приезда знаменитого человека. Деревья, казалось, были причесаны, газоны подстрижены. В чистом деревенском воздухе разливались живительные кухонные запахи. Все в этом доме говорило: «Нас посетил знаменитый художник». Низенький папаша Вервель катился, как яблочко, по аллеям парка, дочка извивалась, как угорь, а мамаша выступала чинно и благородно. Эти три существа семь часов кряду ни на минуту не отходили от Пьера Грассу. После обеда, продолжительность которого равнялась его пышности, г-н и г-жа Вервель преподнесли главное угощение — осмотр галереи, освещенной выигрышно развешанными лампами. Трое соседей, бывшие торговцы, богатый дядюшка, приглашенные чествовать знаменитого художника, старая дева, родственница семьи, и другие гости последовали за Грассу, любопытствуя узнать его мнение о знаменитой картинной галерее Вервеля, который надоедал им постоянными разговорами о баснословной стоимости своих картин. Бывший торговец бутылками, казалось, вознамерился соперничать с королем Луи-Филиппом и галереями Версаля. Картины у него висели в великолепных рамах; на маленьких дощечках черными буквами по золотому фону было выведено: