Перечень
Шрифт:
Миша шмыгнул носом, утерся, скосил глаза в сторону и сказал:
– Востриков, Кравченко и Сорель.
– Мы так и думали, что без евреев дело не обошлось!
– Да нет, Сорель, кажется, из обрусевших французов, у Флобера даже есть такой персонаж – Сорель.
– И Флобер этот, поди, еврей!
Обидней всего было то, что в итоге начальство само замяло дело о бунте в Севастопольском полку, и никто в третьем батальоне не пострадал.
В студенческие годы с Мишей Шиловским ничего особенного, экстраординарного не случалось, и целых пять лет жизни прошли как-то вскользь, потому что он усердно занимался, ходил в секцию фехтования, председательствовал в шахматном клубе
Разве вот что: на третьем курсе его чуть было не выгнали из комсомола за попытку распространения антисоветской литературы, к которой он отродясь никакого отношения не имел. Как-то в доме культуры завода “Каучук” наладили дружескую встречу наших третьекурсников с группой шведских студентов из Упсальского университета, и всё бы хорошо, кабы Мише Шиловскому гости не всучили с десяток брошюрок самого подрывного содержания, как потом установили специалисты по шведскому языку. Сначала Мишу только обыскали свои же товарищи, дежурившие на выходе, и отобрали брошюрки на всякий случай, а некоторое время спустя его вызвали в институтский комитет комсомола и сделали незаслуженный нагоняй.
– Как же ты, – говорят, – советский студент, почти отличник, мог стать пособником ярых антисоветчиков, которые только и мечтают, как бы стереть с лица земли нашу замечательную страну?! Нет тебе места в комсомоле, потому что ты “власовец” после этого, вот ты кто!
Миша отвечал:
– Я, правда, несколькими языками владею, но как раз в шведском я, товарищи, ни бум-бум. Как же я мог разобрать, антисоветчина это или пособие по разведению хризантем?…
А ему говорят:
– Надо было подключить классовое чутье!
Когда Миша уже работал в своем научно-исследовательском институте, которые в те годы расплодились, как мухоморы после дождя, он имел мимолетную связь с одной миловидной девушкой из Министерства среднего машиностроения, то есть он один-единственный раз был с нею близок, а после они не виделись целый год.
По прошествии года эта самая миловидная девушка как-то подстерегла Мишу у институтской проходной и, потупив глаза, объявила, что якобы родила от него ребенка, прелестного мальчика, на которого ему, вероятно, будет весело посмотреть. Миша изумился, напугался, расстроился и с минуту раздумывал, что сказать. Девушка, по всем приметам, была из порядочных, но, будучи наслышан о разных женских проделках против их брата, одинокого мужика, Миша все-таки наотрез отказался признать отцовство, однако же вручил молодой матери сто пятьдесят рублей; в тот день в институте, как нарочно, давали квартальную премию и он был относительно богачом.
Миловидная девушка, по-видимому, ничего другого от Миши не ожидала; она сдержанно повела плечами, ничего при этом не сказав, хотя у нее на лице проступили огорчение и обида, но деньги таки взяла.
Через несколько лет она вышла замуж, родила еще одного ребенка, на этот раз девочку, и вскоре уехала с мужем за границу, в какую-то мелкую латиноамериканскую страну, чуть ли не в Гондурас.
За год, кажется, до отъезда Шиловский нечаянно встретил ее на Гоголевском бульваре, тогда еще не переименованном в Пречистенский; она неподвижно стояла, сунув руки в карманы роскошного пальто, и наблюдала за мальчиком нежного
Однажды поздней осенью, когда уже стояли настоящие холода, он бросил пьяного товарища на скамейке в сквере, что напротив Измайловского дворца. В тот день они всей лабораторией отмечали день рождения младшего научного сотрудника Казюлина, и как раз этого-то Казюлина, напившегося до беспамятства, Миша и бросил в беде, затем что тащить на себе пьяную тушу было ему невмочь.
Наконец, он был повинен в преднамеренном убийстве трех человек неведомой половой принадлежности, а именно он трижды подговаривал жену сделать аборт, как только она беременела и нацеливалась рожать. Времена, впрочем, были тяжелые, молодая семья перебивалась с хлеба на квас и, как правило, не на что было купить дополнительные штаны.
Много лет прошло, он давно развелся с женой и жил один в крохотной квартире у Преображенской заставы, а три человеческие фигурки с детскими лицами, тронутыми опечаленно-вопросительными выражениями, всё стояли у него перед глазами в минуты тяжких размышлений и не думали уходить.
Но главное: никак не находился ответ на вроде бы простой вопрос, который мучил Мишу Шиловского, когда он нежился на своем диване, укрывшись румынским пледом, и смотрел на брандмауэр соседнего дома сквозь замызганное окно: почему из целой прожитой жизни ему помнятся одни гадости и разная ерунда?
Может быть, разгадка этого феномена заключалась в том, что ему просто не повезло со временем, соотечественниками и страной… Ведь что ни говори, а и времена были подлые, и соотечественники – балбес на балбесе, и страна ему выпала неудачная, как при “мизерной” игре выпадает в прикупе два туза, – тяжелая, малопригодная для жизни, да еще какая-то заковыристая страна. Оттого везунчик-француз отлично помнит всех своих любовниц по именам, чопорный англичанин любит вспоминать, как на Рождество 83-го года он слопал целую утку с яблоками, а мученик российского происхождения ничего не помнит, кроме промахов и злодейств.
Может статься, дело было в том, что человек, хотя он, в общем, и подлец, но совестливый, боящийся и не любящий греха, даже из “птичьих”, от которых не бывает обстоятельного вреда. Бог мог не дать человеку аналитического таланта, которым, например, отличаются шахматные композиторы, но Он в 99 случаях из ста наделяет его даром совести, видимо, обязательным по жизни, как мозжечок. Поэтому человек, если он психически нормативен, обычно не помнит минуты счастья и моменты высокого наслаждения, но прочно помнит, какое именно преступление, когда, где и при каких обстоятельствах он опрометчиво совершил. Следовательно, совесть как руководящий орган вроде вестибулярного аппарата представляет собой в некотором роде вредное заведение, следовательно, человек – это несчастное существо, по-своему отравленное совестью, и вот спрашивается: зачем? А зачем люди маются душой, болеют и умирают? Зачем землетрясения, войны, моровые поветрия? То есть не исключено, что зло во всех его многообразных проявлениях так же естественно и необходимо, как содержание в воздухе углекислого газа, что зло у Бога – обыкновенный строительный материал.
И все же Мише Шиловскому страстно хотелось обнаружить в своем прошлом что-нибудь недвусмысленно радостное, какой-нибудь светлый поступок, случай благородного самоотвержения, какие-то положительные дела, но ничего так и не находилось, сколько он ни перебирал в памяти прожитые годы, хотя должны были, кажется, иметь место и поступки, и случаи, и дела. Любопытно, что, исследовав свой опыт существования на земле, Миша всякий раз говорил себе: “А впрочем, увлекательная была жизнь!”