Перед историческим рубежом. Политические силуэты
Шрифт:
Это нарушение равновесия между теорией и практикой, выросшее из всей судьбы Плеханова, оказалось для него роковым. К большим политическим событиям он оказался неподготовленным, несмотря на всю свою большую теоретическую подготовку. Уже революция 1905 года застигла его врасплох. Этот глубокий и блестящий марксист-теоретик ориентировался в событиях революции при помощи эмпирического, по существу обывательского глазомера, чувствовал себя неуверенным, по возможности отмалчивался, уклонялся от определенных ответов, отделываясь алгебраическими формулами или остроумными анекдотами, к которым питал великое пристрастие.
Я впервые увидал Плеханова в конце 1902 г., т.-е. в тот период, когда он заканчивал свою превосходную теоретическую кампанию против народничества и против ревизионизма {15} и оказался лицом к лицу с политическими вопросами надвигавшейся революции. Другими словами, для Плеханова начиналась эпоха упадка. Только один раз мне довелось видеть и слышать Плеханова, так сказать, во всей силе и во всей славе его: это было в программной комиссии II съезда партии (в июле 1903 г., в Лондоне). Представители группы «Рабочего Дела» Мартынов и Акимов, [39] представители «Бунда» Либер [40]
39
Группа «Рабочее Дело». В конце 90-х и в начале 900-х годов, в связи с чрезвычайно сильным ростом стачечной борьбы рабочего класса, в русской социал-демократии развивается течение «экономизм», ограничивающее задачи рабочего движения исключительно борьбой пролетариата за свои экономические интересы. С марта 1899 г. «Заграничный Союз Русских Социал-Демократов», в котором к этому времени преобладали экономисты, начинает издавать журнал «Рабочее Дело» под редакцией Б. Кричевского и А. Мартынова. «Рабочее Дело» не считало себя органом чисто «экономистским», оно в принципе не возражало и против политической борьбы, но находило, что в условиях настоящего момента агитация среди пролетарских масс должна носить исключительно экономический характер. Журнал «Рабочее Дело» продолжал выходить до 1902 г. Против «рабочедельцев», как разновидности экономизма, решительно выступили Плеханов и Ленин. (См. Плеханов, «Vademecum (Путеводитель) для рабочего дела», «Задачи социалистов в борьбе с голодом», «Еще раз социализм и политическая борьба». Ленин, «Что делать?».)
Акимов (Махновец), В. П. (1875 – 1921) – руководитель экономизма в русской социал-демократии. Революционная деятельность Акимова началась еще в 1895 – 1897 г.г., когда он работал в народовольческих кружках. Позднее Акимов примкнул к социал-демократам и участвовал в Петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». Будучи арестован за участие в Союзе и выслан из Петербурга, Акимов эмигрирует за границу и здесь примыкает к заграничному союзу русских социал-демократов, став лидером его правого крыла. На II съезде РСДРП Акимов отстаивает точку зрения экономизма. В 1905 г. Акимов вернулся в Россию, занялся изучением истории социал-демократической партии, кооперативной деятельностью и т. д. и с этого времени активного участия в политической жизни не принимает.
Мартынов (Пиккер). А. – старый работник российской социал-демократии, начал свою политическую деятельность народовольцем. В конце 90-х годов Мартынов был одним из руководителей «экономизма». После раскола партии в 1903 г. Мартынов примыкает к меньшевикам и с этого времени становится одним из видных вождей меньшевистского крыла партии. В годы войны и после-февральские дни Мартынов вместе с Мартовым защищает «централистскую» позицию. В последние годы Мартынов эволюционировал влево и XII съездом РКП был принят в ряды нашей партии.
40
«Бунд» – или «Всеобщий еврейский рабочий союз в России и Польше». Образован в 1897 г., вошел в РСДРП в 1898 г. на первом ее съезде в качестве автономной организации. В 1903 г., когда в партии был введен принцип централизма, Бунд вышел из состава партии и вторично вошел в нее лишь в 1906 г. на объединительном съезде в Стокгольме. По своей тактике приближался к меньшевикам. После Октябрьской революции Бунд сумел преодолеть свою меньшевистскую закваску и в 1921 г., на конференции в Минске, постановил войти в РКП. (См. подробн. т. II, ч. 1-я, прим. 336.)
Либер (Гольдман), М. (род. в 1880 г.) – один из главных руководителей Бунда. За свою революционную деятельность неоднократно подвергался репрессиям. В 1910 г. Либер был избран членом ЦК Бунда. Во время войны занял оборонческую позицию. После Февральской революции был членом ЦИК 1-го созыва. Октябрьскую революцию встретил крайне враждебно.
При обсуждении тактических и организационных вопросов на том же съезде Плеханов был несравненно слабее, иногда казался прямо-таки беспомощным, вызывая недоумение тех самых делегатов, которые любовались им в программной секции.
Еще на Цюрихском Международном Конгрессе 1893 г. [41] Плеханов заявил, что революционное движение в России победит как рабочее движение, или не победит вовсе. Это означало, что революционной буржуазной демократии, способной победить в России нет и не будет. Но отсюда вытекал вывод, что победоносная революция, осуществленная пролетариатом, не может закончиться иначе, как переходом власти в руки пролетариата. От этого вывода Плеханов, однако, в ужасе отпрянул. Тем самым он политически отказался от своих старых теоретических предпосылок. Новых он не создал. Отсюда его политическая беспомощность, его шатание, завершившиеся его тяжким патриотическим грехопадением.
41
Цюрихский Международный конгресс 1893 г. II Интернационала – был созван по инициативе ряда швейцарских рабочих организаций. На конгресс, открывшийся 6 августа, съехалось около 440 делегатов со всех концов света. С первого же заседания конгресса анархисты сделали попытку сорвать его работу. Но когда, по предложению Бебеля, конгресс принял резолюцию о характере политической борьбы рабочего класса, осуждающую индивидуальный террор анархистов, последние демонстративно удалились. Одним из первых результатов работ конгресса было постановление о необходимости немедленно начать борьбу путем агитации и пропаганды за 8-часовой рабочий день. По вопросу о поведении социал-демократов в случае войны, конгресс, в результате долгих прений, принял резолюцию Вильгельма Либкнехта, гласящую:
«Отношение рабочих к войне ясно определено заключением Брюссельского конгресса по вопросу о милитаризме. Интернациональная революционная социал-демократия всех стран должна противопоставлять все свои силы шовинистским домогательствам господствующего класса, все крепче должна связывать рабочих всех стран узами солидарности и неуклонно идти к уничтожению капитализма, разделившего человечество на два враждебных друг другу военных лагеря и натравливающего народы друг на друга. С уничтожением классового господства исчезнет и война. Падение капитализма будет началом всеобщего мира».
Эта резолюция, принятая большинством против 14 голосов при 5 воздержавшихся, была дополнена следующей поправкой бельгийской делегации:
«Представителям рабочих в парламенте вменяется в обязанность голосовать против военного бюджета, высказываясь за всеобщее разоружение».
Интересно сравнить эту революционную резолюцию с памятным поведением лидеров международной социал-демократии в начале мировой войны. По вопросу о необходимости политической борьбы, как пути к завоеванию политических предпосылок для освобождения рабочего класса, резолюция конгресса, между прочим, говорит;
«Политическая деятельность ни в коем случае не должна служить поводом для компромиссов и союзов, могущих повредить нашим организациям и нашей солидарности…»."…В тех странах, где партии пролетариата вполне развиты, всякий компромисс означает измену делу рабочих".
Последнее заседание конгресса происходило 12 августа под почетным председательством Фридриха Энгельса.
В эпоху войны, как и в эпоху революции, для верных учеников Плеханова не оставалось ничего иного, как вести против него непримиримую борьбу.
Сторонники и почитатели Плеханова эпохи упадка, нередко неожиданные и без исключения малоценные, после смерти его собрали все наиболее ошибочное, что им было сказано, в отдельном издании. Этим они только помогли отделить мнимого Плеханова от действительного. Большой Плеханов, настоящий, целиком и безраздельно принадлежит нам. Наша обязанность восстановить для молодого поколения духовную фигуру Плеханова во весь рост. Настоящие беглые строки не являются, разумеется, даже подходом к этой задаче. А ее надо разрешить, и она очень благодарна. Пора, пора написать о Плеханове хорошую книгу.
25 апреля 1922 г.
«Война и революция», т. I.
Л. Троцкий. ОСТАВЬТЕ НАС В ПОКОЕ
…Прошу Вас, если Вы согласны со мной, то, переговорив с другими товарищами-депутатами, телеграфируйте мне: «Будьте спокойны»…
Идейно и политически Плеханов умер для социализма и для нашей партии. Но он хочет всех заставить помнить, что он физически пережил собственную духовную смерть. Он хочет внести как можно больше смуты и замешательства в партийные ряды и влить как можно больше яду в сознание отсталых рабочих; ему очевидно кажется, что в том нелепом хаосе, который он создает вокруг своего имени, не так заметно его духовное падение.
Выступая в шовинистической итальянской печати против итальянской социалистической партии, которую он еще недавно защищал против итальянского национал-реформизма; отправляясь, для защиты царской дипломатии, с веревкой на шее в Каноссу кантианства, после того, как он с царизмом и кантианством боролся всю жизнь; объединяясь с заштатными национал-народниками против революционной социал-демократии; подстрекая – сперва исподтишка, затем открыто – наших депутатов к партийному штрейкбрехерству, – Плеханов как бы остервеняется в борьбе с собственным прошлым, как бы пытается возрастающей разнузданностью своих выступлений заглушить протест своей расслабленной политической совести.
Зная прекрасно, что наши депутаты будут голосовать против кредитов, что пять из них за свою верность знамени уже на поселении, что с социал-демократическими депутатами весь передовой пролетариат, Плеханов пытается отколоть хоть одного из них и жалкое бессилие своих аргументов восполняет мерами индивидуального запугивания. Он пишет, обращаясь лично к Бурьянову, что «голосование против кредитов было бы изменой». Он бросает во время войны обвинение в измене революционной партии, скованной по рукам и по ногам военным положением.
Берите, либеральные шовинисты, это обвинение, берите, если не гнушаетесь, – оно в самый раз для вас: когда социал-демократия бросит вам обвинение в пособничестве тем силам, которые подготовили войну, не оправдывайтесь, не защищайтесь, – бросайте в ответ обвинение в измене!
И вы, нововременцы, вы, люди из «Земщины» и других реакционных вертепов, теперь вы с благословения родоначальника русского марксизма можете улюлюкать на «изменников» Петровского и Муранова или кричать «ату его» вслед Чхеидзе или Скобелеву.
И вы, господа прокуроры щегловитовского и иного закала, приберегите в вашем портфеле плехановское письмо: оно вам пригодится, когда придется облачать в арестантский халат того самого Бурьянова, которого Плеханов величает «дорогим товарищем»…
Хотелось бы пройти, закрыв глаза, мимо отталкивающего зрелища: пьяного от шовинизма и духовно раздетого «отца» партии. Но нельзя: этот скандал есть политический факт.
Каждое новое выступление Плеханова против русской социал-демократии немедленно передается телеграфом в буржуазные газеты всей страны; не потому, чтобы Плеханов говорил что-нибудь исключительное по значительности, – наоборот, трудно придумать более плоское выражение для более банальных мыслей, но духовный труп марксистского теоретика всегда еще достаточно хорош, чтобы быть употребленным на запруду против пролетарского интернационализма. А сверх того, «либеральная» и «демократическая» интеллигенция смотрится в зеркало плехановского падения и находит, что, значит, не так уж она скудна духовно, не так низкопробна морально, ибо от собственного своего имени она не посмела бы никак требовать от социалистов отречения и клеймить их за стойкость изменниками… В Тверь и в Новочеркасск, в Одессу и в Иркутск, всюду телеграфная проволока передает, что Плеханов назвал поведение социал-демократической фракции «изменой». Какое замешательство в умах молодых, лишь затронутых социализмом рабочих! Какое торжество для всех отрекшихся – для тех, кто еще в начале контрреволюции продал шпагу, и для перебежчиков последнего «патриотического» призыва.
Какое падение!
Можно было бы дать психологически-поучительный рассказ о личной трагедии человека, который защищал в течение трех десятилетий классовую политику в полной изолированности от класса, отстаивал принципы революции в наименее революционном уголке Европы и был фанатическим пропагандистом марксизма, живя в наименее «марксистской» атмосфере французской мысли.
Можно было бы дать очерк жизни революционера, который в течение трети столетия – во всеоружии теории Маркса – ждал и призывал русскую революцию, а когда она пришла, не нашел в своем духовном арсенале ни анализа ее движущих сил, ни больших исторических обобщений, ни, наконец, одного хотя бы яркого или сильного слова, ничего, кроме плоского резонерства и тактического брюзжания задним числом.