Перед восходом солнца
Шрифт:
Хватая за руки прохожих и грубо бранясь, Т. требовал денег.
Я не знаю его дальнейшей судьбы.
Образ этого поэта, образ нищего — остался в моей памяти как самое ужасное видение из всего того, что я встретил в моей жизни.
Я мог страшиться такой судьбы. Мог страшиться таких чувств. Такой поэзии.
Я мог страшиться образа нищего.
8
И вот, думая об этом несчастном поэте, я невольно стал вспоминать поэзию моего времени.
Я вспомнил чувствительные и грустные романсы, какие пели тогда — «О, это только сон», «Гори, гори, моя звезда», «Хризантемы в саду».
Не скрою от вас — у меня появились слезы на глазах, когда я вдруг припомнил эти позабытые
Так вот откуда сожаление, подумал я. Значит, я оплакиваю не тот «красивый мир» — богатых и нищих, а оплакиваю ту печальную поэзию, которая была мне сродни. Может быть, она действительно была хороша — эта поэзия?
Я стал вспоминать стихи моего времени.
Это были отличные стихи, отличная поэзия. Поэзия Блока, Есенина, Ахматовой.
Но какая боль в ней чувствовалась. Какие печальные мелодии напевали эти поэты. Почему?
Только лишь потому, что их не удовлетворяла та жизнь, которую они имели? Тот общественный строй, который они на себе испытали? Нет, вряд ли.
Я вдруг вспомнил строчки из В. Брюсова:
Вас, кто меня уничтожит,Встречаю приветственным гимном. [67]67
Вас, кто меня уничтожит… — из стих. В. Брюсова «Грядущие гунны».
Почему же он так сказал? Почему он не сказал, что встречает приветственным гимном тех, которые уничтожат несправедливость, вопиющее неравенство, нищету? Нет, мы знаем, что поэт приветствовал революцию. Примкнул к ней, пошел вслед за ней, чтоб увидеть новый мир, новых людей. Но почему все же он нашел такие жестокие слова в отношении самого себя?
Я стал перелистывать стихи Брюсова, его дневники, письма.
Я увидел, что это очень неплохой поэт. Но какой он неровный. Какая меланхолия одолевает его по временам.
Какие истерические нотки слышатся в его музыке, в его мыслях. Какая катастрофа присутствует в его сердце.
Нет сомнения — он не считал себя здоровым, полноценным человеком. И вот почему он так сказал.
Должно быть, он не хотел, чтоб искусство находилось в дрожащих руках неврастеников. Не хотел, чтоб оно воспитывало прежние чувства, прежних людей.
Какие жестокие слова были произнесены. Какой адский выход был найден.
Но, может быть, эта катастрофа, истерика и меланхолия были свойственяы только лишь большим поэтам, в силу их цысокой миссии, высокий чувствительности, высокого сознания?
Может быть, все остальные поэты бодрыми голосами напевали торжественные гимны природе?
Я стал перелистывать стихи моего времени.
Нет. Все то же самое. Только хуже. Бедней. Ужасней.
Блок как в фокусе соединил в себе все чувства своего времени. Но он был гений. Он облагородил своим гением все, о чем он думал, писал.
Строчки малых поэтов, лишенные этого благородства и вкуса, были ужасны:
У феи — глазки изумрудные,Все на траву она глядит.У ней — наряды дивно-чудные —Опал, топаз и хризолит… [68]68
У феи — глазки изумрудные… — из стих. К. Бальмонта «Наряды феи».
Какой цветистый нищенский язык. Какая опереточная фантазия у неплохого, в сущности, поэта!
У царицы моей есть высокий дворец,О семи он столбах золотых,У царицы моей семигранный венец,В нем без счету камней дорогих. [69]Нет, неприятно читать эти стихи. Нестерпимо слышать эту убогую инфантильную музыку. Отвратительно видеть эту мишуру, эти жалкие манерные символы.
Я перелистываю поэтические сборники моего времени.
69
У царицы моей есть высокий дворец… — начальная строка стих. В. Соловьева.
С холодным сердцем, без капли волнения я читаю то, что мы читали и, должно быть, любили:
Я себе не верю, верю толькоВ высоте сияющим звездам.Эти звезды мне стезею млечнойНасылают верные мечтыИ растят в пустыне бесконечнойДля меня нездешние цветы. [70]Нет. Мне не жаль этой утраченной иллюзии. Не жаль потерянных «нездешних цветов».
Мне не жаль и потерянной бодрости, которую я встречаю в иных стихотворениях:
70
Я себе не верю, верю только… — из стих. В. Соловьева «Милый друг, не верю я нисколько…».
Бог с ней, с этой бодрой поэзией. Она отвратительна:
Крошки-ручки изломаюВ нежных пламенных пожатьях,Зацелую, заласкаю,Задушу тебя в объятьях. [72]Я перелистываю роскошные журналы моего времени. Вот Бальмонт поэтически пишет о подруге Эдгара По:
71
Я верю в светлое начало… — из стих. К. Бальмонта «Двойная перевязь».
72
Крошки-ручки изломаю… — из стих. В. Голикова «В страстном хоре вакханалий…».
«Чаровательница и рабыня своих женских страхов, женщина, полюбившая ангела, демона, духа, кого-то, кто больше, чем человек, и потому испугавшаяся — нежная Сибилла, заманившая и себя и другую душу в колдования любви…» [73]
И еще:
«Вестник Запредельного, глашатай глубин и носитель тайн, бессмертный Эдгар, взявший в своем мировом служении великую тяжесть необходимости явить, как может быть одинока душа Человека среди людей…»
73
Чаровательница и рабыня… — из статьи-послесловия «Прощальный взгляд» К. Бальмонта к указ. Собр. соч. Эдгара По. — Т. 5, — С. 309.