Передача лампы
Шрифт:
Так что единственное, что есть в религиях медитации, это «я есть». И задача в том, чтобы выяснить, кто я есть.
Медитация — лишь методика, чтобы выяснить, кто я есть. Это просто техника.
Иисус не медитировал. Он молился, молился иудейскому Богу, который не очень хороший или приятный человек. Среди всех богов мира он худший. И дело не в том, что я это говорю, он сам это говорит. Он это говорит в Талмуде: «Помни, что я не хороший Бог; я ужасный, я очень ревнивый, я мстительный. Если ты пойдешь против меня, ты будешь брошен в ад. Я не твой дядя!» — потому что дяди хорошие люди,
Махатма Ганди в Индии молился каждое утро и каждый вечер, и после молитвы он говорил несколько слов. Один из его сыновей был моим другом. Ганди умер; Рамдас, который заботился об ашраме, где жил Ганди, заинтересовался мною. Он был человеком проницательным. Он стал интересоваться мной, потому что я начал критиковать Ганди. И было очень странно, что все гандианцы стали моими врагами, а собственный сын Ганди стал моим другом. Он пригласил меня к себе. Он сказал мне одну вещь: «Когда я услышал о том, как ты высказался в газете, я прочитал, что после каждой своей молитвы Ганди говорил: „Я не боюсь никого, кроме Бога“, — мы слышали это с самого детства, — сказал мне Рамдас. — Но мы никогда не думали об этом. А когда ты раскритиковал, мы осознали, что бояться Бога просто значит, что твоя религиозность из страха — она не из любви».
Если бы я был на месте Махатмы Ганди, я бы сказал: «Я могу бояться кого угодно, но я не могу бояться Бога», — потому что бояться Бога значит разрушать саму основу религиозности.
Страх был основанием всех религий молитвы.
Заявление Бога в Талмуде, что «я ужасный», существует только для того, чтобы помочь вам молиться, не заблудиться, повиноваться, не быть бунтарем.
Иисус не был бунтарем, каким многие его считают. Он был рожден иудаистом, он жил как иудаист, он умер как иудаист. В сущности, он никогда не слышал слова христианин. Он никогда не думал, что он будет известен миру как Иисус Христос.
Христос из греческого языка, а он не знал даже иврита. Он пользовался только своим местным языком, арамейским. Он был необразованным. Иврит был языком образованных людей, ученых мужей — раввинов. Он пользовался только местным деревенским языком, арамейским.
Те сорок дней он молился. А для чего ты молишься? Когда ты молишься, ты всегда просишь подаяния; молитва — это, по сути, просьба о подаянии. С одной стороны, это просьба о чем-то, с другой стороны, это попытка произвести на Бога впечатление, что ты великий, что ты величайший из великих.
На кресте Иисус ждал, как ждали и все остальные, ждали, надеясь, что случится чудо. Ничего не случилось. И через несколько часов, когда ничего не случилось, он много раз взглядывал на небо, надеясь, что появятся ангелы с арфами и будут играть на белых облаках. Но не появилось даже белое облако. В конце концов он изнемог и крикнул Богу: «Ты покинул меня?»
Естественно, человек, который прожил всю свою жизнь с фанатичной верой, который рисковал своей жизнью и висел на кресте, — а Бога нет и нет, — естественно, он должен спросить: «Ты покинул меня?» Сомнение закралось в его ум. Сомнение было там всегда, прикрытое системой верований.
Если бы он был медитирующим, все было бы совершенно иначе. Он бы не провозгласил себя единородным сыном Божьим. Он бы не провозгласил себя мессией, которого на протяжении веков ждали иудаисты. Он бы не заявил, что пришел, чтобы искупить грехи человечества, что он спаситель. Такие заявления невозможно услышать от человека медитации.
Человек медитации знает, что Бога нет. Он знает, что есть набожность — качество, а не человек, не цветок, а аромат. И набожность повсюду, нужно лишь быть бдительным и пробужденным в центре своего существа.
Не стоит вопрос о единородном сыне: медитирующий знает, что никто не может тебя спасти, кроме тебя самого, потому что никто не сможет проникнуть в твой центр. Это твое преимущество и твое личное пространство. Ты можешь быть убит, но никто не может притронуться к твоему сокровенному существу, во благо или во вред.
Медитирующий не может сказать: «Я могу спасти тебя», или: «Я могу спасти все человечество», или: «Я спаситель».
Медитирующий не может сказать: «Я мессия, я посланник», потому что нет Бога, который посылает мессий и посланников.
Медитирующий может сделать только одно. Он может открыть себя вам со всей своей радостью, со всем своим милосердием, со всем своим танцем, со всей своей красотой. Он может напомнить вам определенным образом, что такая же реальность покоится и в вас. Он может стать лишь указателем. Он может показать палец, направленный на луну, он не может взять вас на луну.
Если бы Иисус медитировал, не было бы распятия, а без распятия мир был бы спасен от христианства.
Вот почему я утверждаю, что он не медитировал, и он передал мир в руки христиан, которые совершали всевозможные преступления против человечества и которые до сих пор совершают всевозможные преступления против человечества.
Медитация не может быть насильственной. Даже убеждать вас не может медитирующий. Он может только делиться. Он может только поделиться с вами в глубокой дружбе и любви: «Я кое-что нашел. Возможно, ты тоже это найдешь. Лишь загляни внутрь». Он может рассказать вам, как посмотрел внутрь себя и как обнаружил самый источник жизни.
Он не пророк. Он не заявляет ни о какой своей избранности, он не заявляет, что он выше вас. Он просто говорит, что он такой же обыкновенный, как и вы, с той небольшой разницей, что он открыл глаза, а вы все еще храпите.
Ошо, какая связь между этими двумя группами: троица отец, сын и святой дух; и тело, ум и свидетель. Или святой дух — это очередной древний призрак?
Троицы нет в том смысле, в каком понимает ее христианство. Отец, сын, святой дух — по сути, целиком анти-женская идея, она против женщин.
В божественной троице нет места для женщины. Зато есть место для духа. Я не думаю, что он святой, потому что это тот парень, который сделал бедную Марию беременной, и если он святой, тогда любой насильник святой. Он самый несвятой дух, но для него место есть.