Перегон
Шрифт:
Саша замолчал.
— А знаешь, боксёра ведь на самом деле легко побить.
— Почему? — удивилась Оля.
— Потому что бокс это спорт, а в спорте есть правила, которые вдалбливают в спортсмена буквально с первого занятия. Например нельзя бить ниже пояса или в шею, нельзя ударить ногой, нельзя схватить камень или палку, понимаешь? Боксёр дерётся по правилам и никак иначе, потому что за нарушение этих правил, на ринге он получает штрафные очки. Правила — это часть бокса, поэтому они в крови спортсмена, как инстинкт, что ли… И это правильно, ведь предполагается, что его соперник тоже боксёр и тоже дерётся по правилам…
— А что Анжела?
— Анжела… Она словно оцепенела от страха, её глаза расширились и стали как блюдца, я и сам растерялся при виде такого… Между тем менты методично избивали Зорро прорезиненными дубинками. В начале он ещё уворачивался от ударов, но вскоре они просто свили его с ног. Я рванул ему на помощь но зацепился за поребрик и…
— За что зацепился?
— Ну за бордюр… Когда я подбежал, Лёха уже лежал на асфальте в луже крови…
В это время с улицы послышался весёлый лай собак и скрип приближающихся нарт.
— Оленька, пора вставать… Давай я чайник поставлю… — Саша попытался выбраться из под одеяла, но девушка его остановила.
— Я сама поставлю… Так что дальше?
— Дальше… Я подбежал к ментам и стал их оттаскивать от Лёхи, Один из них, усатый такой с низким, покатым лбом переключился на меня. Бил он со знанием дела и как мне в тот момент показалось с удовольствием, глаза сверкают, стальные фиксы блестят, слюни фонтаном, как у бульдога… Благодаря постоянным тренировкам я успешно блокировал удары и какое-то время он не мог меня достать. Тогда на помощь усатому пришёл второй мент, он меня и отвлёк. В конце концов дубинка со свистом врезалась мне в левое ухо, от оглушающей боли я чуть не сошёл с ума. Сам не знаю, может от боли, а может от злости, во мне появилась бешеная сила. Дальше всё вспоминается короткими вспышками, выхватывающими из той злополучной ночи яркие, коротки эпизоды. Обезумевшие глаза патрульных мусоров. Жуткий крик Анжелы, её забрызганное тёмной кровью платье. На тротуаре усыпанный осколками стекла Лёха Зорро, он бледен и неподвижен, будто мёртв. В витрине магазина в неестественной позе мент, из его горла торчит острый кусок стекла. Затем мои опухшие, трясущиеся руки в наручниках. Всё…
Саша замер, уставившись в точку, он будто переживал заново цепочку роковых событий.
— На суде прокурор запросто выпросил высшую меру, которую потом заменили на строгий-четвертной, без права на УДО. [16]
— А Лёха? Он умер?
— Почти… — продолжая разглядывать невидимую точку, грустно закончил он, — один из ударов раздробил височную кость, её острый край вошёл глубоко в мозг. Врачи сказали, что даже если свершиться чудо и Зорро выкарабкается из комы, он навсегда останется инвалидом…
16
УДО — Условно Досрочное Освобождение
В чуме повисла мучительная тишина, которую разбавляли сухо потрескивающие головешки. Саша обнял и прижал к себе Ольгу, затем закрыл глаза и глубоко вдохнул миндальный запах её волос.
Над тундрой замерло космическое безмолвие, унылая гармония оглушительной тишины и девственно белого снега притупляла чувство опасности. Подтянутую, стройную фигуру Ольги, не портил даже мешковатый чукотский наряд. Пока Валера согревался чаем, Саша аккуратно наносил на шею и лицо девушки толстый слой тюленьего жира, для защиты от мороза и ветра. Разобрав чум и уложив его на нарты, путники присели на дорожку.
— В такой мороз, однако жену на улицу не выгонишь, не то что пограничника… — попытался пошутить чукча.
Вдруг на снегу появилась широкая сверкающая полоса, через мгновение вся снежная пустыня окрасилась в розовый цвет, затем в небо осколками разорвавшейся гранаты, взлетели тонкие лучи восходящего солнца.
— Солнце в дорогу, это хороший знак, — чукча смотрел в небо, его глаза превратились в изогнутые дужками ниточки.
— Ладно Валера! Спасибо тебе за всё…
— Это тебе спасибо Саша! И тебе Оля. Валера Пыньевги, вас никогда не забудет… Я утром проверял лёд, он крепкий, как моржовый бивень! Вы однако не забывайте смотреть на солнце и доверяйте оленям…
Потом он достал из-за пазухи и протянул девушке искусно вырезанную из дивно пахнувшего дерева оленью упряжку с двумя седоками, в которых легко угадывались Саша и Ольга.
Перед тем как их отпустить, чукча обильно смочил кипятком тряпку и натёр ею полозья нарт. Жидкость быстро замёрзла придавая нартам возможность легче скользить по льду.
Огромное солнце неохотно оторвавшись от горизонта, на считанные минуты зависло над бескрайним снежным простором и тут же спряталось в тяжёлых серых тучах. Нарты весело неслись по чёрному льду, Олени действительно сами выбирали дорогу, будто чувствуя копытами толщину и крепость льда, они иногда делали странные на первый взгляд зигзаги. Саша только придерживал направление ориентируясь по солнцу, ветра в этот день не было. Где-то высоко в небе пролетел клин черноголовых крачек, их скрипучий клекот достиг земли, когда птицы уже скрылись в облаках. Вскоре пошёл мелкий колкий снег и сквозь серую пелену стали проявляться очертания острова Ратманова или Имаклика, как называл его Валера. Остров Летучим Голандцем возвышался над слоистым льдом пролива. Чукча опасался, что на острове всё-таки может быть пограничный наряд, поэтому на всякий случай нарисовал на карте большую дугу. Остров следовало объехать справа, чтобы выехать напрямую к Ингалику или скале Фэруэй. Приблизительно на пол пути между островами олени остановились, они кивали большими рогатыми головами, глухо фыркали и нетерпеливо топтались на месте. Саша соскочил с нарт, набрал охапку ягеля и пошёл кормить животных. Ольга тоже сошла на лёд, чтобы размять затёкшие от долгого сидения ноги. Скала Феруэй была уже совсем рядом, она надломленным клыком выступала над ледяной поверхностью. Оставив оленям корм, Саша внезапно остановился, будто вспомнил что-то очень важное, затем упал на колени, сорвал с головы шапку и стал резкими движениями расчищать ею снег.
— Что с тобой, Саша? — Ольга растерянно смотрела на его действия.
— Я думаю где-то здесь, под этим льдом, лежит мой отец, — стоя на коленях, Саша всматривался в матовую темноту льда, — у нас ведь есть водка?
— По-моему да… Кажется последняя бутылка…
Они молча выпили, Ольга из термосной крышки, Саша прямо из горлышка. Оставшуюся Саша налил в стакан, накрыл хлебным сухарём и поставил на лёд. Потом они молча стояли и смотрели, как на хлеб падали и не таяли снежинки.
Поплотнее завернувшись в куцее пэтэушное [17] пальто Виталик флегматично наблюдал за тем, как могучий кран снимает с железнодорожного полотна локомотив ДПМ-14. На его глазах гигантские крюки впились в хромистую сталь корпуса и с мучительным стоном оторвали Фатерлянд от земли. Локомотив без рельс, что новорожденный без матери — незащищённый и беспомощный. В полёте он вздрогнул, будто вышел из летаргического сна. Перед его давно потухшим лобовым прожектором мигом пронеслись итальянские виноградники, австрийские луга, швейцарские Альпы. Затем их вытеснили факельные нацистские парады, бравурные военные марши и долгие дороги войны. Потом замелькали флаги — они как были красными так и остались, только теперь место свастики занял серп и молот. После этого в памяти всплыли бесконечные унылые пейзажи, усталые лица десятков тысяч пассажиров и двадцать пять лет без капремонта… Стрела крана медленно поползла вниз, вот уже под колёсами ледяной холод, а перед лобовым прожектором теперь советские зэки, их боли и страдания до сих пор не дают ему покоя. Перегон помнил каждую судьбу, каждую жизнь и каждую смерть… Вот стальные обода коснулись снега, в ускользающем сознании на мгновение возник первый и самый дорогой машинист, усатый Мартин. Последней искрой вспыхнули два лица — парня и девушки, она прижимает к себе его ледяные пальцы, отогревает их своим горячим дыханием…
17
ПТУ — Профессионально-Техническое Училище
Время замерло, его больше не существовало, казалось даже снежинки застыли в своём вечном кружении…
Больше всего их удивляли беспричинные, доброжелательные улыбки людей. В тёплом уютном помещении их усадили на мягкий диван, принесли безумно вкусную еду в ярких пакетах и горячий, умопомрачительно пахнущий кофе. Собравшиеся вокруг люди восхищённо рассматривали их и всё время твердили «Welcome to Freedom!»
Igor Sapozhkov