Перехитрить лисицу
Шрифт:
Не успела она подняться с постели, как в ее спальню вошел супруг, по обыкновению ступая очень мягко, почти бесшумно.
Приблизившись к окну, отдернул портьеры и повернулся к ней лицом. Он выглядел абсолютно подтянутым – лицо гладко выбрито, волосы тщательно причесаны, и безусловно идеально зафиксированы "стрелки" на брюках (об идеально чистой сорочке не стоит и упоминать).
– Прости, что приходится тебя будить в столь непривычно ранний час… но ты же помнишь, какой сегодня день?
– Помню, – пробормотала Анна и, не вставая с постели, набросила поверх атласной комбинации такой же атласный, серебристо-голубой халат, – День моего отбытия.
– Верно, – кивнул Зарецкий, – Проводить тебя я, увы, не смогу… впрочем, тебя отвезет в аэропорт Савельев. А в Берне встретит Глухарев.
– Очень похоже на конвой, – не преминула она съязвить, – Словно ты боишься, что я потеряюсь как ребенок или маразматик. Или сбегу?
Зарецкий снисходительно вздохнул (и взгляд его желто-зеленых глаз тоже был снисходительным).
– Я тебе говорил уже неоднократно и повторяю – либо ты живешь тут по моим правилам, либо… живешь не тут. Не нужно, вот только не нужно обжигать меня взглядами! – он даже поморщился, – Любому терпению есть предел и моему – тоже. Хотя уж пожаловаться на недостаток терпимости к твоим выходкам с моей стороны ты не можешь… – он прошелся по мягкому ковру ее спальни и снова остановился у окна, – Я понимаю, что тебе больше по душе нравы французского дворянства, описанные в романах Бальзака и Дюма, которые ты так любишь читать и перечитывать, но, извини, детка, на дворе не восемнадцатый, а начало двадцать первого века.
Конечно, твой несостоявший Бонд, – в голосе Зарецкого явственно проступило презрение, – В угоду тебе готов был изображать и пажа, и фаворита, опускаться на колени, лобзать ручки и прочее… – Зарецкий усмехнулся (очень холодно), – Но кого он при этом имел реально, ты задумывалась?
Анна ощутила, как кровь бросилась ей в лицо и, пожалуй, она краснеет, как девчонка (правда, не от смущения, а от злости). У нее уже готовы были вырваться слова относительно индивидуумов, не видящих бревна в собственном глазу, упрек, а точнее – напоминание супругу о его многочисленных увлечениях, интрижках и кратковременных связях…
но, подумала Анна, сейчас крайне неудачный момент для выяснения отношений.
И вообще подобные взаимные шпильки она считала попросту унизительными.
Посему просто процедила сквозь зубы:
– Если ты имеешь в виду информацию конфиденциального характера, которую мог получать от меня Ручьёв, то, извини, это просто смешно. Тебе известно, сколько действительно ценных информационных источников он имеет? Тогда как я, сам понимаешь, источник и сомнительный, и ненадежный, учитывая то, что в последние годы ты вообще перестал посвящать меня в свои дела…
– Да потому, что банковская сфера – не твой "конек", – Зарецкий отчего-то вздохнул, – Ладно, оставим это. Пожалуйста, поторопись, если хочешь успеть со мной позавтракать. За завтраком обсудим все нюансы, касающие твоего прибытия в Берн.
Она молча пожала плечами (как скажешь), и после того, как муж вышел из спальни, взяла с прикроватного столика мобильник.
– Я улетаю сегодня, -негромко сказала Анна в трубку, не называя имени того, к кому обращалась (впрочем, это и так было понятно), – В аэропорту меня будет сопровождать охранник… это неважно. Рейс в …– назвала время, – Если, конечно, не будет задержан.
Анна сделала короткую паузу, выслушивая собеседника, затем по ее безупречно красивому (даже при отсутствии макияжа) лицу скользнула короткая, не лишенная горечи улыбка.
– Конечно. Ты еще спрашиваешь, Серж?
* * *
Мысленно она поблагодарила Зарецкого за то, что тот выделил для ее сопровождения в аэропорт именно Савельева – не только более симпатичного из охранников (Савельев был высоким, не слишком "накаченным", русоволосым, сероглазым), но и наиболее смышленого.
Вдобавок, некогда Савельев служил в агентстве Ручьёва.
Посему, когда они прибыли в здание аэровокзала и Анна заметила фигуру высокого, стройного мужчины в летнем плаще, стоящего в стороне от основного потока пассажиров и провожающих, она повернулась к Савельеву и уловила понимание в его взгляде.
– Ты можешь и даже обязан не выпускать меня из поля зрения, – Анна слегка улыбнулась, – Но я буду тебе очень благодарна, если ты сохранишь расстояние между мной, тем человеком, – кивком головы указала на мужчину в плаще, – И собой не меньше пяти метров, хорошо?
Савельев чуть зарделся, и в какой-то момент она испугалась, что он скажет: "Шеф дал иное указание" (а Зарецкий наверняка дал иное указание), однако охранник просто кивнул.
– Только помните о времени, Анна Валентиновна.
– Я помню, – и уже не глядя на Савельева, направилась к Ручьёву, который оставался на месте, просто не сводя с нее глаз.
– Серж?.. – она заставила себя улыбнуться.
Ручьёв взял ее ладони в свои и его руки показались ей очень горячими.
Она боялась поднять глаза и встретиться с ним взглядом.
– Как видишь, я прибыл… как ты и просила, – сказал Ручьёв немного подсевшим голосом.
И она отметила, что он не добавил - проводить тебя.
(Неужели до сих пор надеялся, что она все-таки передумает, никуда не полетит и останется с ним?)
Анна вскинула на него глаза.
…Нет, он не надеялся. Но во взгляде его потемневших глаз, в выражении сильного лица, в горьком изгибе губ было нечто такое, отчего она ощутила почти физическую боль.