Перехламок
Шрифт:
Нет. У меня есть работа. С самого начала всей этой дряни я себе твердил, что просто выполняю свою работу. Я шагнул вперед, а потом метнулся вбок и упал, когда снаряд разбил в куски полку рядом со мной.
— Нет покаяния!
Голос Хетча. Да чтоб его, хельмаврова задница, что еще нужно, чтобы убить этот мешок отходов? Я растянулся на полу во весь рост и выдернул лазпистолет из кобуры.
— Нет искупления! Нет для тебя очищения! Узри, как моя душа воспарит над твоей, когда мы отправимся туда, Кэсс! Не быть тебе чистым! Так и сдохнешь в грязи!
Еще один выстрел пробил стойку для
Пуля оцарапала мне плечо и врезалась в электрометры. Вокруг зазвенели фрагменты стекла и разбитых циферблатов. Впереди виднелись три больших рычага-переключателя. Йонни пометил их желтой лентой. Он натер ее грязью, чтобы она казалась старой и не такой подозрительной. Хороший мужик был Йонни. Повезло мне его знать. Я пополз вперед, и еще одна пуля пролетела пониже, расщепив кабель в пальце над моей головой. Вниз посыпался дождь крупных белых искр.
Я поднялся на колени и потянулся к первому рычагу. Хетч взвыл в дверях и выстрелил, пробив панель переключателей. Меня осыпало обломками пластика, и я выстрелил в ответ. На меня вновь наползало отчаяние. Я не понимал, как он еще не умер. И переключатели, переключатели сломаны…
Брат Хетч пошел на меня через лабиринт шипящей и дымящейся техники. Медленно, болезненно, прямо как я. Обрез с лязгом упал на пол.
Он завис надо мной, затмевая свет. Отвел назад металлическую ногу, чтобы одним ударом проломить мне череп.
— Я горю в чистом свете и святой боли, а ты тонешь в…
Его нога описала дугу, чтобы расплющить мою голову о ближайшую стойку. На чистом слепом рефлексе я отдернулся и ударился щекой о шершавый пол. Острые металлические пальцы Хетча оцарапали мне лицо. Он шатался, не мог удержать равновесие, другая нога была ранена — и вместо того, чтобы пнуть меня, он угодил стопой в разбитое гнездо электропроводов.
Прямо над моей головой, опалив волосы, вспыхнули искры и дуговые разряды, и я, вскрикнув, спешно отполз в сторону. Хетч корчился и дергался, в его теле плясало электричество. Его руки беспорядочно мотались в воздухе, волосы горели. Кожа начала трескаться, и пальцы задели разбитый переключатель.
Это сработало лишь на мгновение, но сработало. Поток электричества ударил по прерывателям тока, которые мы взяли со склада, которые Йонни тщательно встроил в коммутаторную, а я — в большие дуговые фонари. Потом мы провели ток в обход прерывателей, так, чтобы в нужный момент, когда будем готовы, перекинуть всю осветительную сеть Перехламка на эти аккуратно расставленные слабые места.
Раздался хлопок, который как будто отдался во всем моем теле, потом еще один, и пошла цепная реакция: серия хлопков пронеслась по всей коммутаторной и вырвалась наружу через стену. Во всем Перехламке погас свет. Стальноголовые и Разжигатели оказались во тьме, и на них набросились Проклятье и Берсерки. И это сделал я.
За Перехламок. За Йонни. За Себьо, и Бакни, и Нардо, и Венца, и Мутноглаза, и Тэмм. За память о Сафине, стоящей у ворот и смотрящей, как я ухожу прочь, и Бизера Эннинга, зовущего меня, где бы он теперь ни был. И за Танни. Но как ни крути, в первую очередь я сделал это за Синдена Кэсса.
Я лежал, растянувшись во весь рост, в кромешной тьме коммутаторной норы, и смеялся, пока мне не показалось, что бока вот-вот треснут. Я смеялся, и слезы стекали по моим щекам, собираясь лужей на грязном полу.
ЭПИЛОГ
“ВОДА ДЛЯ ВСЕХ, НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ БОГАТЫХ”.
Слова были написаны яркой зеленой краской на высоте трех футов, на шлаковом выступе у дороги к Чащобе. Свет был достаточно ярким, чтобы отражаться от краски, но она уже не так бросалась в глаза, как раньше. Понадобилось больше месяца, чтобы она начала блекнуть, но в подулье все рано или поздно разлагается.
Нардо все еще ходил с палкой, и два аптекаря, которым он доверял, не могли обещать, что он когда-нибудь сможет обходиться без повязки на глазу. Он все-таки видел левым глазом, но тот слезился, быстро уставал и стал слишком чувствительным к пыли и хим-туману. Так что повязка оставалась.
Мы подобрали свои свертки с инструментами, и я повесил на шест свой фонарь. Он был новый: бледный, слегка голубоватый, незнакомого мне сферического дизайна. Вскоре после того, как открылся лебедочный порт, явился торговец с целым ящиком таких на продажу. Я прицепил его на фонарный шест ниже наконечника, как у багра. Я решил, что этот наконечник мне нравится.
Мы с Нардо осматривали результаты своего труда. В Перехламке еще много чего предстояло починить, а могли это сделать только мы двое. В прошлую светофазу мы, наконец, устроили поминки по Тэмм, Венцу, Мутноглазу и Йонни. Но скоро появятся еще фонарщики. Так сказали новые отцы города — Грааль и Кость-на-кость из Берсерков, посланница Сафины по имени Фолта и их приспешники. Нам обещали, что мы сможем отобрать и натренировать их сами. Но пока что в Перехламке было очень тяжело работать, даже после того, как мы починили перегоревшие переключатели в коммутаторной и снова подвели ток к крупнейшим источникам освещения. Трущобы оставались безумно опасны в темноте, а падалюги и крысиные стаи подбирались к стенам ближе, чем когда-либо за последние годы.
В самом городе все еще не прекратились поминки и плач по людям, которых забрала Сушь. Я пощупал водяную фляжку в своей сумке. В эти дни такая привычка распространилась среди всех жителей Перехламка, и вода, которую Сафина привозила из Сияющих Обвалов, по-прежнему расходилась по первоклассной цене. Берсерки и Проклятье уже три светофазы спорили о новом режиме выдачи пайков. Больше всего о том, как поделить прибыль и какова будет наценка Сафины. Беженцы, которые снова начали стекаться в город и думали, что фраза “вода для всех, не только для богатых” теперь стала обещанием, а не угрозой, встречались с неприятными сюрпризами.