Переходный возраст
Шрифт:
Впрочем, правила начальница чётко и лихо, не давая перекуров, лишь передышка в конце дня. Тогда к нему приходило раздражение.
Решимость поставить точку. Надежда на то, что новая работа естественно принесёт решение и покой той, ради которой брошено поприще, где он вырос из клерков в начальники, рухнула.
Получилось, как назло, всё наоборот.
— Простите?!! Позвольте доложить! Он вошёл в кабинет, искоса взглянув на часы. Конечно, как всегда, теперь не успеешь позвонить ей даже из автомата.
Задержки на работе на один или полтора часа в конце дня превращаются для него из-за двух уже неверящих в исход трагедии женщин в пытку.
— Этому нужно положить конец. Я же не обязан торчать здесь до полуночи. Есть же какие-то пределы, кипевший в нём все последние дни гнев готов был пролиться на голову начальницы, и вдруг полная растерянность, оцепенение.
Глаза директора, заплаканные и невидящие ничего, кроме своего, чуждого ему, мира, зеркально отражали его трагедийность положения. Так поезд из пункта А и поезд из пункта Б, ожидая встречного, увидели друг друга.
Между ними была чересполосица путей, а в амбразурах окон стояли незнакомые друг другу люди, два существа, вздёрнутые на один крючок вопроса, что делать с самими собой, чтобы не сломать в себе порядочность и долг перед тем, кому плата твоя жизнь до последней черты.
— Я, начал он и осёкся.
— Да, да, рассеянно произнесла она, и тотчас перед ним предстала страдающая горькая женщина, рука дрожала, теребя листки календаря.
— У вас тоже бедствие? вырвалось у него.
Она, вздохнув, покачала головой.
— Хочу решиться. Не могу! Это невозможно, это больше моих возможностей и сил. Но ведь работа одна из форм счастья. Не правда ли? уголки её губ опустились, горестные складки пересекли подбородок.
— До завтра! уже тоном начальника
Мужчине всё же проще, чем женщине, сломать всё, что связано с рождением ребёнка и домом, поэтому он всё же неуклюже трудно, но решил задачу, зачеркнув одним годом четверть века.
Снова шли дни.
Крутилась лента фильма; устаревшая, знакомая, только объединённая условиями без той привычной, престижной респектабельности. Крутилась, неся ему угрызения совести и старости. Путаница чувства с импульсом переходного возраста не привела к радоста. Он искал свой ускользающий мираж счастья.
Умирала жена. Росла, ожесточаясь против него, дочь. Теперь он больше видел не своих, а чужих её внучек женщины, составившей его второй брак.
Она успокоилась после этого тревожного года, располнела и, порой лениво сосредоточиваясь, с трудом отыскивала в себе обаяние, поработившее его.
Но оно стиралось быстро семейным бюджетом, ревностью, делёжкой его на две семьи.
И тогда, замыкаясь в себе, он страдал, понимая нелепость своего положения. Снова самоедствовал, внутренне был жалок и грустно ловил горящие глаза своей начальницы, в них по-прежнему жил этот нерешённый вопрос человеческой трагедии. Добрый по своей природе, он даже радовался стойкости своей начальницы, и незаметно уважение к ней пришло само по себе.
Раздавленный своим крахом, он следил за ней, надеясь и говоря про себя:
— Быть может, ей повезёт. И поезд из задачки старого учебника придёт в тот пункт А, где встречаются со счастьем.
Её долгое, терпеливое ожидание не просто встречного, а чего-то единого и целостного, вызывали в нём даже робость и восхищение.
«Что ж?! думал он. Такое ожидание не путаница, а точная работа характера, которому подвластен стрелочник судьба. Поживём увидим».