Перехожу на прием

Даль Роальд

— Знаешь, — заговорил он, — знаешь, во время налета, когда мы приближаемся к цели и вот-вот сбросим бомбы, я все время думаю, все время про себя думаю: а не вильнуть ли, не свернуть ли в сторону самую малость? Тогда мои бомбы упадут на кого-то другого. И вот я думаю: на кого они упадут? Кого я убью сегодня? Кто эти десять, двадцать или сто человек, которых я сегодня убью? Все зависит от меня. И теперь я думаю об этом каждый раз, когда вылетаю.

Он взял маленький орешек и расколол его ногтем большого пальца, при этом глаз он не поднимал, так как стыдился того, что говорил.

А

говорил он очень медленно.

— Всего-то и нужно, что нажать легонько на педаль руля направления, да я и сам не пойму, что делаю, а бомбы между тем упадут на другой дом или на других людей. Все от меня зависит, все в моей власти, и каждый раз, когда я вылетаю, я должен решить, кто будет убит. А убить я могу, легонько нажав ногой на педаль. Я могу сделать это так, что и сам не замечу, что происходит. Просто потянусь немного в сторону, изменив позу, и все, а убиты будут совсем другие люди.

Стакан снаружи высох, но он продолжал водить по гладкой поверхности пальцами правой руки вверх-вниз.

— Да, — говорил он, — вот такие непростые мысли, с далеко идущими последствиями. Когда я сбрасываю бомбы, только об этом и думаю. Понимаешь, всего-то — нажать легонько ногой. Чуть нажать ногой на педаль, так что бомбардир и не заметит ничего. Каждый раз перед вылетом я говорю себе: кто будет на этот раз, те или эти? Кто из них хуже? Стоит мне отклониться немного налево, может, попаду в дом, полный паршивых немецких солдат, воюющих с женщинами, а отклонюсь туда — попаду не в солдат, а в старика, прячущегося в укрытии. Откуда мне знать? Как это вообще можно знать?

Он умолк и оттолкнул от себя пустой стакан к середине стола.

— Поэтому я никогда не виляю, — прибавил он. — То есть почти никогда.

— А я однажды вильнул, — сказал я, — когда атаковал на бреющем полете. Рассчитывал убить тех, что находились на другой стороне дороги.

— Все виляют, — сказал он. — Может, еще выпьем?

— Да, давай выпьем еще.

Я подозвал официанта и сделал заказ, и, пока он не принес выпивку, мы сидели и рассматривали других посетителей. Помещение начало заполняться людьми, потому что было почти шесть часов, и мы смотрели, как они заходят. Они останавливались возле входа, высматривали свободный столик, потом садились и со смехом заказывали выпивку.

— Посмотри вон на ту женщину, — сказал я. — Вон на ту, которая сейчас садится.

— И что в ней особенного?

— Отличная фигура, — сказал я. — Великолепная грудь. Ты только посмотри на ее грудь.

Официант принес выпивку.

— Я когда-нибудь рассказывал тебе о Вонючке? — спросил он.

— Это еще кто такой?

— Вонючка Салливан, на Мальте.

— Нет.

— А о собаке Вонючки?

— Нет.

— Так вот, у Вонючки была собака, большая восточноевропейская овчарка, и он любил эту собаку, будто она была его отцом, матерью и всем на свете, а собака любила Вонючку. Куда бы он ни пошел, она следовала за ним, а когда он вылетал на задание, она сидела на бетоне около ангара и ждала его возвращения. Пса звали Смит. Вонючка очень любил эту собаку.

— Отвратительный виски, — сказал я.

— Да, давай еще выпьем.

Мы

заказали еще виски.

— Так вот, — продолжал он, — приходит однажды распоряжение, чтобы эскадрилья передислоцировалась в Египет. Вылетать нужно было немедленно. Не через два часа или вечером, а немедленно. А Вонючка не мог найти свою собаку. Нигде не мог найти Смита. Он бегал по всему аэродрому, звал Смита и сходил с ума, крича каждому, не видел ли кто Смита, и все звал: «Смит! Смит!» Но Смита нигде не было.

— А где он был? — спросил я.

— Да нигде — а нам уже пора лететь. Вонючка должен был улететь без Смита. Расстроился он страшно. Члены его экипажа говорили, что он даже по радио спрашивал, не нашли ли пса. На всем пути до Гелиополиса он вызывал Мальту и спрашивал: «Смита нашли?» И Мальта отвечала: «Нет, не нашли».

— Виски просто ужасный, — сказал я.

— Да. Надо выпить еще.

Мы подозвали официанта, и тот быстро выполнил наш заказ.

— Так я рассказывал тебе о Вонючке, — сказал он.

— Да, рассказывай дальше.

— Прилетели мы, значит, в Египет, а он только о Смите и говорит. Он и ходил так, будто собака шла рядом с ним. Чертов дурак, идет и приговаривает: «Рядом, Смит, рядом, мой мальчик» — и при этом все смотрел вниз, как бы разговаривая с собакой. Наклонялся то и дело, похлопывал воздух и гладил собаку, которой не было.

— А где она была?

— Думаю, на Мальте. Должно быть, там.

— Ну не мерзкий ли виски?

— Ужасный. Этот допьем, еще надо будет заказать.

— Будь здоров.

— И ты тоже. Официант. Эй, официант. Да-да, еще.

— Итак, Смит был на Мальте.

— Да, — сказал он. — А этот чертов дурак Вонючка Салливан продолжал так себя вести до тех пор, пока его не убили.

— Наверное, с ума сошел.

— Точно. Просто свихнулся.

— Знаешь, он как-то зашел в спортивный клуб в Александрии в час, когда все выпивают.

— Это нормально.

— Вошел, а дверь за собой не закрыл и стал звать собаку. Потом, когда решил, что собака вошла, закрыл дверь и пошел дальше, то и дело останавливаясь и говоря: «Рядом, Смит, рядом, мой мальчик». И щелкал пальцами. Раз он залез под стол, за которым выпивали двое мужчин и две женщины. Встал на четвереньки и произнес: «Эй, Смит, а ну-ка вылезай оттуда. Живо иди сюда». И протянул руку и начал тащить из-под стола то, чего не было. Потом извинился перед людьми, сидевшими за столом. «Вот чертова собака», — сказал он им. Ты бы видел их лица. И так он ходил по всему клубу, а потом открыл дверь, пустив вперед собаку, и вышел вслед за ней.

— Ненормальный какой-то.

— Чокнутый. Но ты бы видел их лица. Там было полно людей, которые выпивали и не могли понять, то ли они с ума сошли, то ли Вонючка. Они переглядывались, хотели убедиться, что не только они не видели собаку. Один человек даже стакан выронил.

— Вот беда-то.

— Ужас.

Подошел официант, поставил стаканы и ушел. В помещении теперь было много народа. Все сидели за маленькими столиками, разговаривали и выпивали. Все были в форме. Летчик бросил в стакан кусочек льда и подтолкнул его пальцем.