Перекрёстки Эгредеума
Шрифт:
Сбросив оцепенение, она отшатнулась в сторону, чуть не споткнувшись о железную ножку кровати, и мгновенно ретировалась за соседнюю койку.
– Чиатума! – вновь завопил безумец и вскочил с койки, наткнувшись на тут же накинувшихся санитаров.
Врач с ординатором вернулись к выходу, а Неизвестный всё кричал и вырывался, протягивал руки, повторяя бессмысленное слово.
– Фиксируйте этого тоже, – скомандовал заведующий.
Когда обход двинулся в следующую палату, Мария Станиславовна
***
– Чёрный разум с мёртвых звёзд…
– Я вижу повсюду знаки, скрытые коды и шифры. Звуки, цвета – это всё сигналы. Вспышки на Солнце – это код. В пульсации звёздного света, в периодичности солнечных вспышек – во всём заложена информация. Пятна на Солнце – те же руны или буквы, если хотите. Они передают какое-то послание, текст, записанный энергетическими импульсами вместо привычных символов…
– На моём сознании как будто какая-то корка, она расползается и высасывает силы.
– …просто истина лежит за пределами известного мира, и чтобы выйти туда, нужно осознать, что ты – нечто большее, чем ты сам. Сознание пронизывает Вселенную, так что оно по определению всеобщее. Можно подключаться к сознанию других людей, потому что на самом деле между твоим и их сознанием нет разницы. Эти границы условны и обманчивы. Впрочем, из-за духовной неразвитости многим они просто необходимы для сохранения привычной видимости простого и понятного мира.
– Конец света двадцать третьего сентября.
В третьей палате все наперебой несли какой-то необыкновенный бред – как будто сговорились окончательно убедить Сан Саныча сделать её наблюдательной.
Мария Станиславовна пыталась придать лицу выражение сосредоточенного внимания и унять мелкую дрожь в руках, крепко вцепившись в прижатую к груди большую тетрадь. Беспокойство, охватившее её, было столь сильно, что от него сводило челюсти. Какое счастье, что разговаривать не нужно – Сан Саныч сам расспрашивал пациентов и давал указания медсёстрам. Но ординатору не удавалось даже разобрать, о чём идёт речь – в голове царил сущий хаос, неумолимо прорывающийся из затаённых глубин сознания.
…её ли сознания? Она читала, определённо читала нечто подобное у Криса Теодороу – читала и соглашалась с каждым словом, а этот бедолага, вестимо, тоже читал – и вот! Бредит на койке.
…Истина за пределами мира… Чёрная Истина на изнанке Бытия, в прорехе Тьмы…
Как, как унять этот хаос?!
Окружающий мир оставался видимо прежним: обстановка, предметы, люди – всё на своих местах. И вместе с тем происходящее вокруг приобрело совершенно иной, пугающий смысл.
Озарение. Постижение мгновенное и непреложное, не нуждающееся в доказательствах и обоснованиях. Откровение, принятое всецело и без колебаний – как данность.
Зелёная
Нет, это не военный госпиталь, как показалось сначала, а вражеский лагерь, и она здесь – в плену, как и все эти несчастные.
Разбитая армия, пленённые души. Военачальники обезглавлены, бессильные солдаты закованы в цепи.
Кто-то предал их – сомнений нет. Не важно, трусость тому виной, тщеславие или злоба – кто-то из своих оказался приспешником врага, и этому нет оправданий.
В следующий миг – призрачный, зыбкий, как сон наяву – она поняла, кто это был. Увидела – но не здесь и не глазами.
В другом времени и другом пространстве, что разворачивались перед внутренним взором подобно живой картине, сотканной из тумана, – чёрные тени под красным небом, чёрные башни, пронзающие звёздную высь, чёрные прорехи космических бездн, лишённые света. И она – в чёрном, а руки её – в крови.
Только миг, наваждение, сонная хмарь – было и нет, нахлынуло и растаяло. И вот она снова – просто ординатор в отделении.
Всему виной беспокойное воображение, это верно, но прочные доспехи автоматического функционирования и щит общепринятой логики и здравого смысла не давали безумным порывам завладеть её разумом. По крайней мере, надолго. Обитателям этих палат с защитой повезло меньше.
***
– Не верьте ему.
В охрипшем голосе присмиревшего Болтунова слышалось какое-то надрывное отчаяние.
Мария Станиславовна сидела с ним за столом возле наблюдательной палаты, и вокруг не было никого. Рослый, широкоплечий, он весь как-то осунулся, сгорбился, сжался. Голова его была замотана бинтами, съезжавшими на глаза, и тонкие струйки крови из-под повязки текли по лицу.
Ординатору страшно не было. Странно, но даже привычного беспокойного напряжения она не ощущала. И кровь – как глупо, но нет, она и не думала её останавливать.
Вместо этого Мария Станиславовна спросила с привычной спокойной доброжелательностью, за которой обычно скрывала утомление, разочарование и тревогу – теперь же она и вправду была совершенно спокойна:
– Почему?
– Он служит злу, он – демон и лжец. Он давно мог сбежать, если бы захотел. Но он ждал. Он – убийца. Теперь он пришёл за вами.
Это необычно. В бредовых идеях – а это же, несомненно, бред – центральной фигурой всегда выступает сам пациент. Всё относится к нему, связано с ним, разворачивается вокруг него, а тут – демон и убийца пришёл, видите ли, за ней.
– А вы? При чём здесь вы?
– Я не смог его остановить. Хранитель – не успел. Мне недолго здесь быть, и назад не вернуться… как бы я хотел вернуться. Но меня уже нет, совсем нет, я тону, тону, и чёрные щупальца ледяной тьмы тащат меня в бездонный мрак.