Перекрестки судьбы. Время полыни
Шрифт:
Афганец взял две спички, сложил головками одну чуть ниже другой и, чиркнув о коричневый бок коробка, прикурил. И выжидающе посмотрел на Сокольских.
Сергей задумчиво разглядывал водочную этикетку, словно надеясь прочитать на ней какой-то ответ. В этот вечер на парня лавиной обрушились чужие откровения. И как бы ни бредово звучали слова сидящего перед ним человека, как ни мутил сознание хмель, рассказы Николая вытряхнули и переворошили молодую, но уже покалеченную душу бывшего пограничника.
– А почему я? – наконец спросил Птица.
– А ты, Сережа, фартовый, – ничуть не смутившись, ответил Николай.
– Да уж… – Сокольских с сомнением бросил взгляд на свои
– Нет, парень, конечно, лично я тебя не знаю, тут твоя правда. Но вот людей в целом – насквозь вижу! И о тебе как о человеке могу многое сказать. Вот ты, верно, сидишь и думаешь, что я случайно заговорил о Зоне-то? Может, я и сам думаю, что случайно. Ан нет! Это Зона тебя через меня к себе зовет. Она моими глазами на мир смотрит, ощупывает каждого встреченного да знак мне подает: мол, этот! Каждый, кто там побывал, в себе Ее печать несет, хочет он того или нет.
Уже рассвело, когда ворвавшийся майский ветер стукнул о стену раскисшей от сырости форточкой, разметав по столу все ночные запахи и папиросный пепел.
– Ну, так что? – нарушив затянувшуюся тишину, спросил Николай. – Поедешь туда или я тебя не убедил?
Сокольских посмотрел на мятую, пустую, как его собственная жизнь, пачку «Беломора». И глухо, будто в пересохший колодец, сказал:
– Да хоть завтра.
Афганец кивнул и вдруг, словно спохватившись о чем-то, загремел ящиками старого, с облупившимся лаком, серванта. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он обнаружил искомое.
– Вот! Держи, на удачу! – В ладонь Сергея перекочевала небольшая серебристая пластинка на шнурке. На пластинке были изображены падающая с неба звезда и трубящий ангел. В целом предмет можно было бы принять за церковную ладанку, если бы не одна странная деталь. Из ангельской трубы вместо символических звуков и нот вырывалась длинная цифровая последовательность нулей и единиц.
– Что это? – Птица с любопытством рассматривал необычный предмет.
– Если честно, я и сам толком не знаю. Амулет, не амулет, что-то такое. В общем, с дыханием Зоны вещица. Мне она фарт принесла, живым вернулся. Так что бери, не думай.
– Да? – С сомнением подбросил пластину в ладони Сергей. – А как она вообще к тебе попала?
– Досталась от одного хорошего человека. Вот ему-то потом удачи не хватило. Может быть, потому что он мне эту штуку отдал? Кто ж теперь подскажет? Вижу, спросить хочешь, почему тебе ее отдаю?
– А действительно, почему? – Сокольских попробовал на прочность узелок шнурка. Тот держался крепко.
– Не отсюда она, вещица эта. И обратно в Зону хочет вернуться. Будешь смеяться, но прямо места себе не нахожу. Аура, что ли, от нее тревожная? Не плохая, нет. Просто чувствую, что там она нужнее. А раз вам по пути, отчего бы тебе ее не взять? Говорю же, удачу приносит!
В Зону Сергей поехал только через три месяца. В течение лета он ругал себя за торопливо принятое решение, но жизнь словно сама подталкивала его к той пропасти, что глубиной уходила в чернобыльские события далекого 86-го года. Дела шли все хуже, надежды на лучшее поочередно лопались, как стальные тросы во время ревущего шторма. И осенью, в ее золотую ласковую пору, Сокольских принял решение отдаться в руки судьбы. Спорить с нею он уже не мог, да и просто по-человечески устал.
Сентябрь 2005 года.
Границу Украины Сокольских пересек без особых проблем. Поезд уныло тащил вагоны, набитые пассажирами, как спелый арбуз – семечками. Проводники разносили постельное белье и мутный чай, «челноки» таскали набитые сумки, хлопала тамбурная дверь. Личность Сокольских не заинтересовала ни хмурых пограничников, ни уголовный элемент, если таковой, конечно, имелся.
Всю дорогу за окном шел дождь. Изредка появляющееся солнце робко пыталось разогнать низкие облака, но они бесконечной угрюмой стеной плыли с запада на восток. На замызганных перронах лежали первые увядшие листья, лужи не спешили подсыхать. Осень уверенно сменяла летние дни и напоминала о себе все чаще.
Сергей прислушался. Где-то в глубине вагона тренькала гитара. Потом раздался сухой кашель, рядом заплакал ребенок, послышался голос матери, ласково успокаивающей свое дитя. Спустя пару минут Птица услышал песню – незнакомую, но слова были о Чернобыле, и Сергей напрягся, вслушиваясь в голос поющего.
Не «бубонная зараза», и не СПИД, и не чума,Но уводит эшелоны из Чернобыля страна,Провожают семафоры тех, кто жив, в последний путь,Кто еще пока не умер, тот умрет когда-нибудь…Здесь и запахи другие, и другие небеса,И с лица природы каплет зараженная слеза.Треск дозиметра, как эхо погребального костра,За ошибки человека платит мертвая земля.Жизнь лампадой тихо тлеет, слышишь? – ангел твой поет!Жертвы «атома» уходят все быстрей из года в год,И бетон беду не спрячет, и «колючкой» не запрет,Воском свечка в церкви плачет – отпевание идет.Нет урока для державы лучше, чем мильон смертей,Оглянитесь, право-слово, посмотрите на детей.Тех, чьи семьи потеряли и кормильца, и отца,Тех, чье сердце оказалось не из стали и свинца…Радиации пылинки – костей напильники,Черно-белые картинки, могильники…Птица дослушал, а потом, свесившись с койки в проход, попытался разглядеть лицо музыканта. Тот сидел где-то в середине вагона, и из-за соседних полок можно было увидеть только рукав старой камуфлированной куртки. Пальцы, поддерживающие гриф, ловко зажимали струны на ладах, но голоса было уже не разобрать. Певец что-то тихо говорил, тюкали эмалированные кружки, да не умолкая плакал ребенок.
В нужный час Сергей собрался и, протолкавшись сквозь узкий «штрек» вагона, вышел к дверям тамбура. Там, в ожидании станции, уже столпился народ. Преобладали в основном пенсионеры: с рюкзаками, тележками и разнообразным садовым инструментом.
Прямо перед Птицей расположился пожилой мужчина, одетый в серый пиджак, брюки и осенние ботинки на толстой подошве. Он держал дерматиновую «овощную» сумку и почему-то строгий черный дипломат, казавшийся на ее фоне довольно нелепым. Пальцами свободной руки мужчина отстукивал замысловатую дробь по рифленой стенке дверного проема. Судя по аккуратно выбритому канту затылка и удивительно прямой спине – бывший военный.
– Извините, – обратился к нему Сергей, – не подскажите, до пансионата автобус во сколько отходит?