Перекрестки
Шрифт:
Таннер отложил поступление в колледж, чтобы развивать талант и писать песни. Вечером в пятницу он регулярно играл концерт в заднем зале “Рощи”, где подавали спиртное. Он и его девушка Лора Добрински, которая в “Перекрестках” занимала то же место, что и сам Таннер, играли в группе “Ноты блюза”. Лора была низенькая, толстенькая, но с копной кудрей, и розовые очки в проволочной оправе были ей к лицу, а когда она пела, от ее голоса закладывало уши и рвались души. Она была одной из первых хиппи Нью-Проспекта, ходячий ответ “да” на вопрос “А с тобой бывало такое?”. Трудно было представить Таннера с
Вечером накануне своего восемнадцатилетия, после окончания смены, Бекки стояла в дверях задней комнаты и слушала последнюю песню первой части концерта “Нот блюза”. Голосом и усами Таннер смахивал на Джеймса Тейлора [11] , и на нем была замшевая куртка с бахромой. У него были тонкие сильные пальцы гитариста, и когда он пел, от его пухлых губ невозможно было оторвать взгляд. Песня закончилась, Бекки направилась было прочь, но услышала, как он окликнул ее. Таннер пробрался к ней мимо столиков возле барной стойки и жестом попросил ее присесть. Лора Добрински куда-то подевалась.
11
Джеймс Вернон Тейлор (род.1948) – известный американский фолк-музыкант.
– Я давно хотел тебя спросить, – начал он, – почему ты не в “Перекрестках”?
Бекки нахмурилась.
– А почему я должна там быть?
– Э-э, потому что там клево? Потому что ты ходишь в церковь?
Вообще-то Бекки не ходила в церковь. Она была настолько далека от веры, что родители и не заставляли.
– Даже если бы я хотела вступить в “Перекрестки”, а я не хочу, – ответила она, – я бы никогда не поступила так с отцом.
– При чем тут твой отец?
– Вы его выгнали.
Таннер поморщился.
– Да. Нехорошо получилось. Но я спрашиваю не о нем, а о тебе. Почему бы тебе не вступить в “Перекрестки”?
Клем и правда вступил в молодежную группу, когда она еще не называлась “Перекрестки”, а ведь брат от веры более далек, чем она. Но Клему нравилось служить бедным, особенно во время поездок в Аризону, и товарищей он выбирал по велению своего доброго сердца (или извращенного вкуса). Бекки смущал внешний вид участников “Перекрестков” – холщовые штаны, фланелевая рубаха, – витавший над ними в школьной столовой дух превосходства, их показная сплоченность и безразличие к иерархии. Клем тоже презирал иерархию, но никогда этим не козырял. В отличие от ребят из “Перекрестков”.
– Не хочу, и все, – ответила она Таннеру. – Не мое это.
– Ты даже не пробовала, откуда ты знаешь, твое или не твое?
– А тебе какая разница?
Таннер пожал плечами, бахрома на куртке качнулась.
– Я слышал, Перри ходит на собрания. И подумал: “Здорово, а Бекки?” Меня удивило, что ты не в группе.
– Мы с Перри очень разные.
– Верно. Ты же Бекки Хильдебрандт. Королева тусовок. Что скажут твои друзья?
Мило,
– Я не пойду в “Перекрестки”. И не обязана объяснять тебе почему.
– Разумеется, не потому что боишься узнать о себе что-то новое.
– Разумеется.
– Да ну? А мне вот кажется, боишься.
– Я такая, какая есть.
– Бог говорил то же самое.
– Ты веришь в Бога?
– Пожалуй, да. – Таннер откинулся на спинку стула. – Я считаю, что Он – в наших отношениях, если они честные. Именно в “Перекрестках” я завел честные отношения и почувствовал себя ближе к Богу.
– Тогда почему вы выгнали моего отца?
Похоже, ее вопрос задел Таннера за живое.
– У тебя классный отец, – ответил он. – Он мне очень нравится. Но ребятам было трудно найти с ним общий язык.
– Я вот нахожу. Значит, и я вам тоже не гожусь.
– Надо же, классический пример пассивной агрессии. В “Перекрестках” тебе такое не спустят с рук.
– Перри трепло, каких мало, однако вы приняли его на ура.
– Вот смотрю я на тебя – и вижу девушку, у которой есть всё, девушку, на месте которой хотел бы оказаться каждый. Но в душе ты еле дышишь от страха.
– Вот уеду из этого города, тогда и вздохну свободно.
– Ты создана для большего и лучшего.
Бекки не привыкла к насмешкам. Старшеклассники Нью-Проспекта боялись даже намека на ее презрение.
– К твоему сведению, – процедила она ледяным тоном, который ей редко приходилось использовать за пределами семьи, – я не люблю, когда надо мной смеются.
– Извини, – ответил Таннер, – я просто думал, что провести целый год, затаив дыхание, значит потерять время даром. Ты же должна жить. Так мы славим Бога – тем, что ценим каждую минуту.
Бекки силилась придумать язвительный ответ, и тут появилась Лора Добрински. От облака ее волос пахло травкой, выкуренной на холодной осенней улице, креповая блузка под расстегнутой косухой обтягивала отвердевшие от холода соски. Лора присела на колено к Таннеру, спиной к его груди.
– Я уговариваю Бекки вступить в “Перекрестки”, – сообщил Таннер.
Казалось, только теперь Лора заметила Бекки.
– Это не для всех, – сказала Лора.
– Тебе же нравится. – Красивые руки Таннера обхватили низ Лориного живота.
– Мне нравится, что там кипят страсти. Но это не всем подходит. Многие не выдерживают.
– Кто, например?
– Та же Бренда Мейзер. У нее был нервный срыв во время весенней поездки.
– Да она просто психанула, – возразил Таннер, – потому что за день до поездки Глен Кил ушел от нее к Марси Аккерман.
– Она ревела двадцать часов кряду, – сказала Лора, – представляешь? Сперва кричала, как на занятиях. Ну, знаешь, когда покричат, замолчат, потом снова кричат, вот только Бренда не замолкала. Обратно мы ехали вместе в машине Эмброуза. Она вообще ни на что не реагировала: обнимешь ее, отпустишь – все равно плачет. В конце концов мы просто слушали, как она ревет. Уже хотелось ее задушить, лишь бы она заткнулась. Подъехали к ее дому, Эмброуз проводил ее до двери, сдал родителям. Вот ваша дочь, с ней что-то не то, а больше мы ничего не знаем.