Перекресток волков

Белоусова Ольга

— Ты ушел к ним?

— Не сразу. Я хотел подумать. Люди. Лю-ди… Ты заметила? У этого слова есть свой собственный вкус. Знаешь, это как бифштекс с кровью запиваешь чуть подсоленным томатным соком.

— Не знаю. Я никогда не ела людей.

— Я тоже. Но бифштекс — это точно про них.

— Верю. Так ты ушел к ним?

—

Люди… Ведь это было важно, действительно важно. Да?

— Да.

— Наверное, я бы отказался, но мне не позволили.

Порой я думаю о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы в ней не было места огню. Мать Антона не обвиняла бы меня в том, что я выжил, а мой отец не выгнал бы из дома за то, что я пролил немного человечьей крови, пытаясь заглушить зов собственной. Я стал бы кем-то другим. Или нет? Нет, наверное. Разве от судьбы убежишь?

Впрочем, что толку гадать теперь? Огонь был. Много огня. Гораздо больше, чем мне бы того хотелось. Я не выбирал.

Следующим вечером загорелся мой дом.

Я спал. Я тогда еще умел крепко спать. Помню, мне снилась радуга… я шел по ней… нет, не в неизвестность! Я шел по ней домой. И где-то пела муза, и Кто-то нашептывал мне о вечной тишине… Мы разговаривали, спорили, спорили, и Кто-то вдруг укусил меня за ухо.

И я проснулся. По шее текла кровь, ухо все еще горело от укуса. Я вздохнул и закашлялся, потому что легкие были переполнены дымом. Я выплюнул дым вместе с воздухом и заметался по дому… Я испугался. Я уже говорил, что очень боюсь огня? Наверное, я погиб бы тогда, но Кто-то (кто?) взял на себя мой страх. Я выбрался из горящих стен, несмотря на то, что входная дверь оказалась чем-то подпертой снаружи… Я выбрался, хотя это не было чудом… Скорее уж чудом было то, что я вообще проснулся раньше, чем огонь обрушил на меня крышу…

А на улице было так прохладно… и даже городской воздух пах осенью и жизнью. Я слушал хриплые вздохи умирающего дома и вспоминал своего нового приятеля с боксерским носом. Я не сомневался, что пожар — его рук дело. Похоже, он действительно оклемался. И теперь наша встреча была совершенно необходима.

Этим же вечером я пришел к Крохе. Все минусы моего совместного проживания под одной крышей с людьми сгорели вместе с домом. Я начинал новую жизнь, и только дьяволенок в моей душе, казалось, был недоволен. Но я проигнорировал его желания. Тогда мне это еще удавалось.

— Вы не передумали насчет приглашения? — спросил я.

Марат задумчиво смотрел на меня через порог. Долго смотрел, почти минуту. К концу этой минуты у меня возникло искушение встряхнуть его как следует.

Потом дверь широко распахнулась.

— Нет, не передумали.

Я шагнул внутрь.

— Ты будешь жить в комнате Крохи, там есть вторая кровать. Он так захотел, — сообщил Марат. Защелкнул замок, порылся в коробке на обувной полке и выудил оттуда ключ. — Пожалуйста, не выбивай больше дверь. Сам будешь ремонтировать. А где твои вещи?

Вещи? У меня

не было вещей. Только то, что на мне. Когда отец выгнал меня из дома, я как-то не задумывался над такими пустяками, как сменная рубашка или запасные носки. Черт, у меня ведь даже ножа с собой не было. В лесу он как-то не нужен, кого мне там бояться? А в городе… про город я совсем не думал, пока не попал сюда.

— У меня нет вещей.

— О, извини, глупый вопрос, конечно.

Он был очень вежлив. Очень. Людская вежливость не вызывала у меня доверия.

— Мы собираемся ужинать, — деловито продолжал Марат. — Присоединяйся. Только тебе, пожалуй, не помешает сначала зайти в ванну. Ты весь в саже…

Я-то знал это лучше него. В конце концов это я, а не он, еще полчаса назад выбирался из горящего дома.

— Полотенце на крючке, мыло в мыльнице. Одежду брось в корзину. Пока моешься, я найду тебе чистую.

Горячие струи обволакивали тело, смывая с него пот, копоть и усталость. Мысли неслись вскачь, и не хотелось думать ни о чем, кроме блаженного ощущения чистоты — если не души, то хотя бы тела. Закрывая воду, я чувствовал себя героем сказки про Сивку-бурку. В одно ухо лошади влезал грязный, неотесанный землепашец, из другого вылезал чистый и образованный царевич. И не важно, что спортивные штаны «царевича» оказались несколько поношенными и чужими… Нечистым трубочистам стыд и срам! Испытываемое мною глубокое удовлетворение было бы, пожалуй, непонятно только племенам Крайнего Севера. Насколько я знаю, они-то привыкли мыться два раза в год.

Я прошел на кухню, на ходу натягивая футболку. Где-то за спиной хлопнула входная дверь.

— Привет, — сказал Андрей. Он сидел у окна на том самом месте, которое раньше облюбовал я. — Оба на! Что это с твоими волосами?

Я непонимающе взглянул на него, ощупал мокрую голову.

— С волосами? Подстричься надо, наверное.

— Да нет, я не об этом… Они же седые! Сколько тебе лет, Ной?

Передо мной, как по волшебству, появились тарелка с супом и ложка. Я втянул носом воздух — пахло вкусно — и раздраженно ответил:

— Лет мне пятнадцать, а волосы не седые, а белые.

— Почему?

— Что — почему?

— Дай ему спокойно поесть, братишка, — предложил Кис, усаживаясь напротив. — Пятнадцать, говоришь? Ты выглядишь старше, гораздо старше…

Я промолчал.

— Быстро вы пришли, — заметил Марат, наливая еще одну тарелку.

— Но они же были… были другие… Темные… Ты что, покрасился? — не унимался Андрей.

— Нет, голову помыл. В вашей ванной. Ничего криминального. Можно я теперь поем?

Кис пододвинул ко мне пакет с нарезанным хлебом. Я был голоден и не нуждался в повторном приглашении.

— Вот это аппетит! — хмыкнул Андрей, с медлительностью, достойной короля, ковыряясь в своей тарелке.

Марат, не спрашивая, налил мне добавки.

— Я тоже буду, — сказал за моей спиной Кроха. — Здравствуй, Ной.

— Здравствуй, малыш. Ты хорошо выглядишь. Голова больше не болит?

— Болит, — признался Кроха. — Но она всегда болит, так что я уже привык. А почему у тебя волосы белые? Ты альбинос? Или просто седой?