Перекресток
Шрифт:
— Не повезет — уже ваше дело, — пожал плечами нолс. — Бот к нам все равно вернется, а обустраивать вас на чужой планете мы не брались.
Что верно, то верно, в устном соглашении между беглецами и капитаном корабля было четко сказано: «…и высадит на планету без регистрации и прочих документальных формальностей».
Их втолкнули в тесное, больше всего напоминающее корабельную каютку, пространство посадочного бота, слегка протрубили хоботками на прощание и загерметизировали входной люк.
— Как мы теперь отсюда выйдем? — спросила
Впрочем, Герд тоже был «на нерве», старательно пытаясь выглядеть бодрячком, но весь бледный, будто покрытый мелом.
— Вот синяя кнопка, — пояснил он своей женщине то, что совсем недавно сам узнал от нолсов. — После посадки нажмем — и выйдем наружу, только сделать это надо будет побыстрее, бот самостоятельно герметизируется и улетает через минуту после касания поверхности, так отлажена у них автоматика.
— Мы успеем? — почему-то спросила Зина.
— Конечно, — стараясь вселить уверенность в нее и в себя, ответил Герд.
На спуске маленькую капсулу трясло, кидало из стороны в сторону, видимо, конструкторы бота меньше всего заботились о комфортабельности полета, всю душу вложив в защиту пассажиров от всяческих неожиданностей и неприятностей в любой, даже чужеродной атмосфере. Но бесконечный, казалось бы, полет от корабля нолсов до поверхности планеты окончился плавным, очень мягким приземлением, которого ни Герд, ни Зина фактически не почувствовали, отреагировав только на зеленую мигающую панельку над выходным люком бота.
— Кажется, всё, — неуверенно проговорил бывший научный сотрудник исследовательского медико-биологического центра, как-то медленно и задумчиво, будто изо всех сил оттягивая такой долгожданный момент, потянувшись пальцем к синей кнопке.
В открывшемся проеме зазеленело, внутрь ворвался звук шелестящих листьев, запах чужого воздуха и чуть подгоревшей в месте посадки земли. Герд все не решался и не решался сделать первый шаг, когда его опередила Зина, проворно, светлоголовой ящерицей, выбравшись через узкий лаз люка на поверхность чужой планеты.
— Милый, выходи, не то я останусь тут одна, — неожиданно позвала она, обернувшись к боту, и, кажется, сама испугалась собственной смелости — первой заговорить с человеком.
Но еще больше перепугался Герд — остаться в боте, вернуться на корабль нолсов, попасть на Сто восемнадцатую, быть зарегистрированным, открыть госбезопасности свое место пребывания и пустить насмарку все свои старания, а главное — остаться без Зины…
Он вылетел из посадочного модуля рыбкой, забыв, что встречает его не мягкий надувной, домашний матрас, а жесткая, подсушенная жарким солнцем поздней весны, наполненная корнями деревьев и травы, лесная, чужая земля. Больно ударившись, потеряв ориентировку от неожиданности, с чудовищно бьющимся от волнения и пережитого страха сердцем, Герд быстро поднялся на ноги, и в ту же секунду в грудь ему уткнулась Зина, бросившаяся навстречу, но не успевшая поймать, подстраховать, поддержать любимого. Они невольно обнялись и замерли, не видя и не слыша ничего вокруг…
А полный весенней, новой жизни лес шумел кронам свежей зелени, щебетал далекими голосами неизвестных птах, трещал валежником под лапами неведомых зверьков и, казалось, даже не обратил внимания на появление еще двоих странных обитателей в своей чащобе, вот только тихий, как вынутая из бутылки с вином пробка, звук взлетевшего обратно, на орбиту, бота насторожил лесных обитателей, да и то ненадолго.
Неизвестно, сколько так простояли в далеко не дружеских объятиях беглецы, но, наконец-то, Герд кашлянул смущенно, легонько отодвигая от себя Зину, и огляделся.
— Теперь это наш дом…
30
Утро оказалось полной противоположностью ушедшего дня. В небе рассеялись тучи, будто и не было их там никогда, засияло, подсушивая землю, лес и серую полосу трассы, солнышко, согрело, как могло воздух, порадовало глаз.
Выбравшийся из автомобиля в кустики, кряхтящий и пыхтящий, с трудом разминающий затекшие мышцы, Антон вернулся в преотличнейшем расположении духа, будто за те короткие минуты под мокрой, холодной жимолостью успел и умыться, и принять душ, и даже похмелиться.
Любимую женщину он застал у машины в странной позе: с голым торсом и закинувшей левую ногу на капот, — Ника, привычно разминалась с утра, не обращая внимания на холод, легкую «гусиную кожу», мягкую влажную землю под ногами вместо привычного упругого паркета.
— Что ты, молодец, не весел? Что головушку повесил? — озорно спросила блондинка у своего друга.
— Хорошо тебе, — сделал вид, что позавидовал, Антон. — Всё — как с гуся вода… а я уже давно не мальчик, чтобы от ночевки в авто получать удовольствие…
— Странные у тебя проявления любви бывают, — констатировала Ника, меняя левую ногу на правую на капоте машины. — Ни с того, ни с сего меня гусыней обозвал… я что — так похожа на глупую, неуклюжую птицу?..
— Ох, вечно ты к словам придираешься, — засмеялся романист. — «С гуся вода» и гусыня — все-таки не одно и то же…
— А ты бы поаккуратнее со словами, — порекомендовала блондинка, заканчивая утренний «партизанский» комплекс упражнений. — Все-таки, какой-никакой, а литератор, должен цену словам знать…
— Цену знаю, меньше трешки за слово не беру, — засмеялся Антон.
— Хвастун, — пожала голыми плечами девушка, — если тебе хотя бы половину желаемого за слово платили, ты бы сейчас рассекал по южным морям на собственной яхте, а не торчал здесь, в осеннем лесу, на чужой машине…
— Я бы, может, и рассекал, да только некоторые блондинки подписались на труднообъяснимую работу для непонятных инопланетников, — парировал Карев и тут же вернулся к насущным делам: — Наверное, стоит сходить — глянуть, как там дела в кафе?