Перелетные птицы
Шрифт:
В годы, когда Бэрд складывался как исследователь и авиатор, Америку, можно сказать, охватила эпидемия воздушных безумств. При громадных скоплениях публики выступали разного рода летающие цирки — акробаты кувыркались на крыльях низко пролетавших самолетов, отчаянные воздушные ковбои гарцевали верхом на фюзеляжах, на плоскостях играли в теннис, имитировали гольф, перемещаясь на верхних крыльях двух параллельно летящих бипланов. Все это безумие тщательно фотографировалось, снималось для кино, работало, в конечном счете, на рекламу. Бэрда эти игры миновали. Он готовил себя к научной деятельности, составной частью которой
У Бэрда, как, вероятно, у всякого незаурядного человека, были не только друзья и последователи, но находились и недоброжелатели, завистники, просто мелкие людишки из породи склочников. Не один год велись разговоры: а был ли Бэрд на Северном полюсе? Брался под сомнение его бортжурнал, ломались копья в бесплодных по большому счету спорах… Но уж такова судьба лучших — терпеть от худших.
На карте Земного шара есть теперь Земля Марии Бэрд, на антарктическом материке постоянно действует научно-исследовательская станция «Бэрд». Это вот существенно. Это надолго, навсегда. Это свидетельство: Бэрд не зря жил, рисковал, летал, мыслил, писал книги.
Все, кто лично встречался с Бэрдом, свидетельствуют — он был доброжелательным и остроумным. Человеку такого масштаба и популярности приходилось постоянно давать интервью, отвечать на самые неожиданные вопросы. Как-то Бэрда спросили, что или кто способствует его неизменным удачам? Он не назвал мифологического воителя, не вспомнил никого из героев древности, а сказал: «Мною предводительствует Жюль Верн». Возможно ли не симпатизировать человеку, следующему к цели под знаменем Жюля Верна — фантаста, романтика, неутомимого выдумщика?
Эмилия Эрхарт
Среди имен летающих женщин, услышанных еще в юности, мне особенно запомнилось имя Эмилии Эрхарт, пилота чрезвычайно популярного в Америке. Впервые она во всеуслышание заявила о себе летом 1928 года, когда на трехмоторном «Фоккере» вместе с пилотом Вольмером Штульцем пересекла в беспосадочном перелете Северную Атлантику. Женщина над океаном — она была первая — в те годы это звучало вызывающе, неожиданно, интригующе.
Двадцатого — двадцать первого мая тридцать второго года Эрхарт вновь перелетает Атлантический океан, на этот раз в гордом одиночестве, на самолете «Вега» фирмы «Локхид». Проходят всего три месяца и снова на «Локхиде» она пересекает Соединенные Штаты: Нью-Йорк — Лос-Анджелес.
Откровенно говоря, я не поклонник женского увлечения авиацией, мне никогда не казалось, что рекордные полеты, затяжные прыжки с парашютом — лучшее средство для утверждения женского равноправия. Может быть, кто-то и сочтет меня старомодным, но все равно скажу: женщина пилот — исключение из правила. Счастливое или нет — судить не берусь, а вот что это аномалия, утверждаю. Лично у меня летающие дамы всегда вызывали в первую очередь сочувствие…
Вглядываясь в миловидное лицо Эмилии Эрхарт, стараюсь вообразить, как эта хрупкая женщина смогла найти в себе силы, чтобы просидеть не разгибаясь восемнадцать с лишним часов в тесной кабине, пилотируя свой самолет на маршруте Гавайи — Калифорния?
Что вело ее — честолюбие, корысть, жажда славы? — не похоже. И вот почему: когда Чкалов прилетел в США, перемахнув со своим экипажем через Северный полюс и понаделав невиданного шуму
Не обняла.
Взяв курс на Тихий океан в очередном этапе своего стремительного маршрута, она никуда никогда не прибыла.
Говорят, риск — благородное дело. Пожалуй, это слишком универсально сказано. Риск бывает всякий — и благородный, и разумный и, что называется, по пьяной лавочке. Все не просто, все не в одну краску. Одно не вызывает у меня сомнения — риск придает специфический вкус жизни, прибавляет аппетита, это как перец в еде — когда в разумной пропорции, замечательно, а ежели с перебором — не проглотить.
Эмилия Эрхарт была рисковой женщиной и настоящим пилотом. За это ей и память, и слава, и уважение.
Валерий Чкалов
Наверное, я не ошибусь, если скажу: в довоенные годы самым популярным летчиком в стране, личностью, при жизни возведенной в ранг легендарного героя, был Чкалов. Все мое поколение летчиков, начинавших летать в конце тридцатых годов, было рекрутировано в авиацию не без его влияния. Мало кто мог себе позволить сказать: буду как Чкалов, но тайно об этом мечтало большинство мальчишек. Преданность кумиру тех лет я сохранил и поэтому, когда пришло время, отважился написать о Чкалове.
«Бессмертный флагман» — маленькая книжечка, посвященная памяти Валерия Павловича — вышла в конце семьдесят четвертого года, и сразу я стал получать читательские письма. Это очень характерные, весьма заинтересованные, порой трогательные послания. Кто-то рассказывал о своих встречах с Чкаловым и горько пенял автору, что он, то есть я, «не использовал уникальнейший материал, сохранившийся в памяти со времени подготовки исторического перелета Москва — Петропавловск-на-Камчатке — остров Удд». Речь шла, заметьте, о материале, которым располагал сам автор письма. Кто-то уточнял малюсенький факт из биографии Чкалова, так сказать, дорисовывал отдельную черточку и настоятельно просил внести соответствующую поправку при повторном издании книжечки. Очень многие, особенно ребята — следопыты, настойчиво требовали сообщить им адреса родных и близких Валерия Павловича, «так как раздобыть хоть какие-то фотографии нашего прославленного героя другим путем просто невозможно…»
Письма были сердечные, немного грустные в своем большинстве но, если говорить честно, ничего неожиданного в себе не таили. Чкалова помнили, Чкалова любили.
В числе прочих пришла весточка из Ленинграда. Неизвестный мне Гарольд Иванович Озолинг писал: «…совершенно для себя случайно сделался наследником семейной реликвии — жестяной коробки с кинолентой. По домашнему преданию, пленка эта была привезена из США в 1937 году. Помнится, говорили, будто на той пленке Чкалов…
Коробку берегли, хотя чкаловского изображения никто не видел: не было восьмимиллиметрового проектора… А потом война… потом блокада…»