Перелом. От Брежнева к Горбачеву

Гриневский Олег Алексеевич

На этой зыбкой почве строится соглашение. Разногласия не разрешены — они остаются. Их лишь слегка подкрасили и заштукатурили. Но проявятся они потом, когда соглашение уже войдет в силу, и стороны начнут обвинять друг друга в нарушении договоренности. А наругавшись вдосталь, снова сядут за стол, чтобы устранить и эти препятствия. Но теперь уже на солидной основе заключенного соглашения, из которого нельзя выйти без серьезных потерь.

Так было и в случае с зоной действия МДБ. Согласованная в Мадриде формула соединила несоединимое. В нее были включены два взаимоисключающие понятия — узкое и широкое. Узкое предусматривало уведомление о морской и воздушной деятельности только в тех случаях, когда они функционально связаны с учениями войск на суше. А широкое толкование

предусматривало уведомление о военно— морской деятельности, когда она угрожает безопасности в Европе вообще. Нетрудно представить, что при желании в таком качестве можно изобразить практически любую военную деятельность на море и в воздухе. Поэтому острое столкновение в Стокгольме по всем эти вопросам было тоже, как бы заранее запрограммировано в мадридском мандате.

Г Л А В А 4

СНОВА В БОЛЬНИЦЕ У АНДРОПОВА

16 декабря 1983 года утром в МИДе, в кабинете на 7 этаже, который мы делили по — братски с Квицинским и Карповым, [47] требовательно, как всегда, заверещал телефон правительственной связи — в обиходе «вертушка». Звонил помощник Генерального Александров, который дал мне строгое указание:

47

Мы были тогда три переговорщика, три посла по особым поручениям. Каждому из нас были положены помощник и секретарша. Чтобы облегчить себе жизнь, мы объединили их в единый секретариат, который стал потом ядром Управления по проблемам ограничения вооружений и разоружения в МИДе.

— Юрий Владимирович хочет переговорить с Вами. Подготовьтесь. Через час к МИДу подъедет машина. Мой настоятельный совет — не распространяйтесь об этой встрече.

Ровно в одиннадцать у центрального подъезда МИДа на Смоленской площади стояла черная «Волга» с цековскими номерами. Помимо шофера в ней сидел впереди еще один человек, как я понял, из «девятки» [48] . Убедившись, что я это я, он сказал, что имеет поручение доставить меня. Куда — не сказал. А я, естественно, не спрашивал.

48

Девятое управление КГБ по охране советского руководства.

Но по тому, как машина, выскочив на Садовое кольцо, круто свернула на Кутузовский проспект и помчалась к Рублевскому шоссе, я понял, что мы опять едем в Кунцево — в Центральную Клиническую больницу (ЦКБ). И не ошибся. Проехав главные ворота, машина сразу же свернула налево к тем же двум домикам под развесистыми елями, где мне уже прежде довелось побывать. Мы поднялись на второй этаж, разделись и сопровождающий, коротко бросив кому — то «доставил», указал мне на дверь.

Я вошел в палату. Там за небольшим столиком сидел какой— то сгорбленный человек с лохмами седых волос. Сначала я даже не понял, кто это, и только потом дошло — передо мной сам Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю.В. Андропов. Он очень сильно изменился –ещё больше похудел, осунулся и как— то сник.

— Проходите, Олег Алексеевич,— сказал он невзрачным голосом. — Садитесь.— Ни по тону, ни по выражению лица, я не понял, заметил ли он мое смятение. — Расскажите, как Вы представляете перспективу Стокгольмских переговоров.

Я знал, что Андропов не любит многословных докладов, старается быстро схватить суть дела и любит задавать острые, порой неожиданные вопросы. Иногда даже казалось, что он хочет не столько прояснить дело, сколько выяснить, хорошо ли владеет темой его собеседник. В общем, разговаривать с ним всегда было

очень нелегко.

Поэтому я коротко изложил ему, что в Стокгольме намечается противостояние СССР — США и сейчас нет даже общих тем для ведения переговоров — настолько противоположны подходы сторон к укреплению доверия. Однако, на мой взгляд, эти расхождения не носят принципиального характера, и они легко могут быть преодолены, так как не затрагивают глубинных интересов безопасности. Если мы захотим наводить мосты с США и Западом вообще, то лучшего поля для приложения таких усилий не найти...

Я говорил минут пять, не более. Но он прервал меня.

— Вы считаете, что с американцами можно договориться? А Вы представляете, с какой позицией они выступят в Стокгольме? Вы знаете, что они будут предлагать обмениваться информацией о всех крупных воинских формированиях начиная с дивизии — их дислокации, структуре и численности? Вы знаете, что они потребуют проведения инспекций нашей, а не своей территории?

Вопросы эти были прямые и резкие, как выстрелы. Порывшись на столе в кипе бумаг, он достал какой— то документ, который по лицевой странице выглядел как доклад Чебрикова из КГБ. Накануне Громыко получил, видимо, такой же документ, и, к счастью, мне удалось ознакомиться с ним в его секретариате. Поэтому я постарался ответить ему так же четко и кратко:

— Во— первых, американская позиция не ограничивается только этими мерами, а будет предусматривать уведомление о крупных учениях и передвижениях войск начиная с 10 тысяч человек, а также посылку наблюдателей на такие учения. Эти меры в принципе нам подходят, если изменить параметры.

— Во— вторых, то, что предлагают сейчас американцы, это их первая позиция с большим запросом. В ходе переговоров, по крайней мере, треть, а то и половину они сбросят. Сейчас американцы выступают против всех наших предложений, называя их декларативными. Но, когда дело дойдет до дипломатического торга, они не смогут отклонить такие наши предложения, как, например, соглашение о неприменении силы.

Андропов сидел мрачно насупившись. В это время нам принесли чай в кремлевских подстаканниках с гербом Советского Союза и блюдечко с неизменными кремлевскими сушками. Он сказал:

— Международная обстановка перенапряжена. Пожалуй, впервые после Карибского кризиса Соединенные Штаты и Советский Союз уперлись лбами. Они хотят нарушить сложившийся стратегический паритет и создать возможность нанесения первого обезоруживающего удара. А мы..., —он опять замолчал, — экономика наша в плачевном состоянии — ей нужно придать мощное ускорение, но наши руки связаны афганской войной. Американцы же делают все, чтобы не выпустить нас из Афганистана... Нам не удалось помешать размещению их средних ракет в Европе. Тут нужно честно признать — мы проиграли. Теперь Стокгольм. Американцы там будут исполнять песенку на мотив «Все хорошо, прекрасная маркиза», а Вас заставят подпевать. Так что Вам ни на шаг нельзя ни в чем уступать. Это будет выглядеть как наше поражение.

Нам остается одно, —продолжал он ровным, без эмоций, голосом, — как в Х1Х веке после крымской войны бросить лозунг — «Россия сосредотачивается» и набирать силу. Будем сильными — нас будут уважать и про права человека не вспомнят. Не будем сильными — все развалится.

И замолчал. Молчание продолжалось около минуты. Я понял, что разговор окончен и стал прощаться. Но он меня остановил жестом.

— У меня к Вам просьба, —вдруг совершенно неожиданно промолвил Андропов . — У Вас в делегации работает мой сын Игорь. Он хороший человек — честный и добрый, но вокруг него вьется свора прихлебателей, которые спаивают его и мешают работать. Гоните их прочь. Создайте дружную команду. Нацельте ее на работу, а не на гуляние по кабакам. Я давно наблюдаю за Вами и знаю, что Вы это можете.