Переломы
Шрифт:
— Две, три… десять минут. Или двадцать.
— А потом?
— Они вкладывают мне в руки нож. По их жестам я понимаю, что… что мне надо…
Он замолкает, давится рыданиями, и тогда психиатр подсказывает:
— И тогда вы сделали это. Вы убили.
— У меня не было выбора!
— Я знаю, иначе они сразу прикончили бы вас. Потом они велели
— Да, да.
— Потом они взяли вас с собой и занялись другими женщинами.
— Да. Там были десятки женщин. Это продолжалось всю ночь, потом весь день и еще одну ночь.
— И скольких же вы убили, Клод?
— Там царило безумие, это была… какая-то истерия, там пахло злом, его можно было осязать. Для этих людей не существовало закона. Они убивали и смеялись. Мы… Мы уже не были людьми.
— Скольких?
— Я… Я…
Звук отодвигаемого стула, потом звук падения.
Услышав щелчок магнитофона, Алиса открывает глаза. Пошатываясь, она встает.
Отец не просто столкнулся с ужасом. Он принимал в нем участие. Он нес смерть, он отнимал жизнь.
И все это ради того, чтобы выжить.
Алиса задыхается, широко открывает рот, но воздух не проходит в легкие. Она кое-как добирается до окна и переваливается через подоконник на улицу. Она еще видит ремни на своих руках, чувствует обжигающую воду. Теперь Алиса знает, что действительно перенесла эти гнусные наказания, картинки возникают перед ней совершенно четко, словно лицо, медленно проступающее на поверхности воды. Она видит капли пара, оседающего на белой плитке, слышит скрип резиновых ремней на коже, чувствует обжигающие струи на своем детском теле. А перед собой, в клубах пара, она видит силуэт отца.
Он привязывал девочку в душе, приспособленном для ее матери, и включал горячую воду.
Все это происходило в действительности. Таким было ее детство. Ее детство и детство Доротеи.
Она пускается бежать сама не зная куда. Бьющий в лицо ветер придает ей сил. Она мечется без какой-либо конкретной цели, слабый шепот моря притягивает, направляет ее. Ей бы так хотелось уйти в темноту, в глубокие волны, и никогда не возвращаться. Ей хотелось бы привести свои мысли в порядок.
Выбившись из сил, она бредет по узкой дорожке между дюнами. Ветер становится все сильнее. Алиса поднимается по склону дюны до полузасыпанного песком блокгауза.
Она плачет. Плачет долго и навзрыд, до изнеможения, пока ею не овладевает ненависть. Что за человек ее отец, если он убивал детей и их матерей, пусть даже под угрозой смерти? А потом прижимал к своей груди собственных новорожденных детей?
Прислонившись к бетонной стене, она сползает на песок, ее взгляд устремлен вдаль, тетрадку она зажала между коленями. Ей страшно. Какие еще ужасы скрываются за ее черными дырами? Какие еще наказания?
Она гладит обложку дневника Доротеи. Ей бы очень хотелось открыть его, но это слишком трудно. Слишком трудно, потому что оттуда может вырваться наружу весь внутренний мирок Алисы.Дон
Доктор Грэхем прав: все те же образы.
Ветер мрачно завывает, порывами врываясь в блокгауз. Внезапно Алису охватывает ужас, она вскакивает. Этот пляж, вода вдали, пугающие тени, отбрасываемые дюнами. Может быть, где-то совсем рядом притаился Берди.
Алиса бежит к дороге. Она хочет найти свою машину. Скрыться. Она быстро садится за руль и трогается с места. Читать дневник сестры она будет не здесь. Только у себя дома, в единственном на свете месте, где она чувствует себя в относительной безопасности.
Лишь забившись под кровать, она осмелится вновь встретиться со своим прошлым.
Там, где Берди не настигнет ее.
51
Последняя трапеза осужденного.
Александр, закутавшись в одеяло, жадно ест горячую пищу, просунутую ему сквозь прутья решетки. Рыба с рисом, на тарелке, с пластиковыми приборами.
От теплой еды в животе словно разгорается огонь. Лежа на полу, одними губами он шепчет: «Спасибо». Не по принуждению, не из страха быть избитым или подвергнуться пыткам, нет, он действительно благодарен.
Кончиками пальцев Александр подбирает последние рисинки, кладет их в рот, потом вылизывает тарелку, чтобы не пропала ни одна капля подливы.
Он съедает банан быстрее, чем успевает его очистить. Захлебываясь, выпивает стакан воды.
Александр прекрасно может стоять, хотя и притворяется, что это не так. Более того, он, не падая, отжимается восемь раз подряд, причем последние два раза — с отрывом ладоней. Потом, придя в себя, начинает ходить. Помногу. Восемь шагов от стены до стены. Поворот. Восемь шагов в обратную сторону. Таким образом в камере можно пройти много километров.
Человек в капюшоне не заметил, что он ведет эту тайную борьбу. Доносящееся издалека лязганье металлических дверей оставляет Александру время, чтобы забиться в угол новой, более просторной камеры, куда его поместили, в ней есть даже рубильник, и он может менять освещение по своему выбору. Шикарные условия. Но, когда палач проводит свои тщательные проверки, жандарм ложится на бок и принимает позу раненого, обессилевшего животного.
Александр ставит тарелку на пол и снова ложится под одеяло. На стене перед ним видна буква Е. — шестая буква алфавита, выцарапанная ногтями.
А потом в другом месте в своей камере, ближе к полу, он заметил надпись на известняке. Другое имя.
«Алиса».
Алиса начинается с буквы А… Алиса… Она была тут первой?
Александр чувствует, как у него сводит желудок. Его охватывает неукротимая ненависть. Раньше он никогда в жизни не молился, а теперь уже шесть дней шепчет молитвы, сжимая в руке шарик из красной бумаги.
Ручкой пластиковой вилки он начинает процарапывать рядом с Е. свою букву… К.