Перепелка — птица полевая
Шрифт:
Сейчас волков по пальцам пересчитаешь. Ни дружбы между ними, ни взаимовыручки. Каждый думает только о себе. Попало одному — другим не досталось. Такая уж, наверное, жизнь у них.
Небо понемногу стало светлеть, будто его побрызгали известью. Были видны уже кроны деревьев — они улыбались, радуясь солнцу. Новый день — новые заботы…
Ой, что это там, на крутом берегу оврага? Вчерашняя ворона! Засунула скрюченный клюв под шею и молчит. И-и, и до нее, никак, долетел огонь железной палки — под крыльями столько замерзших пятен крови. Кому она плохого сделала? Если только каркала вдогонку?
Думала-думала Керязь Пуло об убитой птице и не
Тук-тук! Тук-тук! — невдалеке трудился дятел. Видимо, новое гнездо мастерил или добывал корм.
На Суре лед уже треснул. И неожиданно откуда-то сверху, из самой глубины неба, сверкнула молния. На реке стало белым-бело. Потом все это исчезло, даже не дул легкий ветерок. Только морозец слегка потрескивал, нарушая тишину.
Трофим сделал десятка два шагов вперед, где широким колодезным ртом сверкала прорубь, и остановился. Пойманная ночью рыба лежала на месте. «С пуд будет», — прикинул он. Еще больше бы поймал, да нечем. Не летний месяц, сети в воду не бросишь. Пора и домой собираться — холод уже до самого нутра дошел!
Засунул за пазуху шерстяные варежки, растер шершавые ладони. Потом дрожащими руками наполнил сумку. Положил ружье и снаряжение — батарею с лампой и черпак и пошел в сторону мигающего огнями села. Клянськ, кляньск, клянськ! — стучали промерзшие валенки о твердый лед, как будто гвозди забивали. Неожиданно его охватила тревога. Почему так часто бьется сердце? Испортилось настроение? Может, из-за убитой вороны? Да этой и место там — нечего за нее тревожиться, — каркала и каркала над головой, будто его улову завидовала…
Трофим не любил тех, кто встает на его пути, будь то человек или птица… Он не выдержал, подошел поближе к вороне и бабахнул по ней из двустволки…
Зло отплатил, но в душу вошла сосущая боль. Перед глазами мелькала пойманная рыба, что всегда бывает после удачной ловли! И Трофим вдруг понял, откуда пришла эта ноющая боль и тревога…
Четыре года назад это случилось. С Розой они только что поженились. Через несколько дней он взял на рыбалку. Ловил вершом, Роза на берегу у костра готовилась варить уху. Стояла поздняя осень, не как сейчас — весна, когда земля еще не проглянула из-под снега. И вдруг… лес задрожал, будто воз пороха взорвали. «Тро-фи-и-м»! — страшным голосом закричала жена. Спрыгнул Рузавин на берег — Роза стояла около шалаша и пальцем показывала вверх. Лицо бледное-бледное, будто не красавица стояла — покойница. Поднял Трофим голову — над ним (ой, матушка!) — чуть не садится на плечи, летит самолет. Пи-пи-пи — доносилось с небес. Сам он весь сверкал, только в четырех окошках мигали зеленые огоньки. Возможно, это показалось им, никакого самолета и не было? Сверкнула молния, затем загремел гром — и всё.
…Трофим забыл об усталости. Он даже не чувствовал ношу, так спешил домой по сверкающему льду. Раньше Рузавин всегда ходил около Бычьего оврага, по спускающей с леса дороге. Проходя там — иди узнай, откуда он идет — с кордона, Чукал, или другого соседнего села. Что, в Вармазейке все глупые — не знают о его походах на реку? Знали, конечно, но об этом прямо в глаза ему никто не говорил, кроме председателя колхоза.
Люди многое видят совсем не так, как бывает на самом деле. Вот Симагин, инспектор рыбнадзора. Летом каждый день выходил навстречу. Догонит тебя на лодке с мотором, остановится, про это начнет рассказывать, про другое. Сам кротом смотрит в глаза. Трофим протянет ему рублей сто —
Подул сильный ветер, закружил в охапку снег и бросил, будто кто-то высыпал мешок с отрубями. Трофим развязал шапку, лицо покрыл воротником шубы — так теплее и легче дышать. «Эка, только я один здесь шляюсь, хороший человек и собаку не выпустит в пургу, — начал он себя ругать. — Что, семеро у меня по лавкам? Одну жену не прокормить? Жадность подводит, жадность…»
В конце Бычьего оврага он, сокращая путь, пошел поперек поля. Снег здесь суховатый, валенки сами скользили, словно натертые мазью лыжи. Дошел до омета. Остановился, чтобы передохнуть. И здесь увидел свежие волчьи следы. Они вели к лесу. Трофим хотел возвратиться, но потом передумал, махнул рукой и вновь пошел.
Шел и думал о своей судьбе. Сначала они жили в Казахстане. Десяти лет ему не было, когда умер отец, и с матерью они переехали на жительство в Вармазейку. Когда служил в армии, после тяжелой операции умерла и мать. На похороны его не пустили — служил далеко, в Венгрии. Вернулся со службы — ни друзей, ни родных. Долго ходил по селам, плотничал. Дома строил. Свой же дом почти разваливался.
Потом судьба так ударила Трофима — хоть не вспоминай. Однажды в поезде он столкнулся со шпаной — нагловатыми ребятами, которые, угрожая ножом, срывали с пассажиров шапки. Трофим одного так ударил, что у того изо рта пошла кровь. Был суд. Целых четыре года он сидел там, где каждый год тремя казался. Вернулся из тюрьмы — жить негде. От дома осталась одна труха.
Пришлось пойти в зятья. Отец Розы, Дмитрий Макарович Вечканов, человек хороший, но привередливый: то не делай, туда не лезь. Это Трофиму надоело, и он начал строить себе дом. Скопил немного денег — на Кочелаевском базаре жена продавала рыбу, которую он ловил. Дом поставил добротный — всем на загляденье! С надворными постройками. Посадил яблони, вишни, сливы. Прошлым летом срубил баню. Из сухой ольхи: ни запаха в ней, ни угара.
Одна беда — детей нет. Ничего не поделаешь, у каждой семьи свои беды. Сам он уже привык к этому, а вот Розе никакого добра не надо, девочку мечтает родить.
…Наконец-то Трофим вышел на большую дорогу, заваленную снегом. По ней идти немного легче. Но из головы не исчезала мысль об увиденном. Что за самолет сверкал над ними? Может, наваждение какое… От усталости так бывает. «Отдохнуть нужно, — подумал Рузавин. — Хватит. Всему свое время».
Недавно брат Розы, председатель, прямо в глаза ему бросил: «Ты на нашей шее едешь». Это на чью же шею он, Рузавин, сел? Дома не лежит. Работает сторожем в лесничестве. И этой ночью он бы не выкроил свободной минуты, если работал в колхозе. «Какие уж у меня там дела, выйду на часок-другой покараулить — вот и все заботы, — виня сельчан, оправдывал он себя: — Мне стаж нужен. Это вы бездарно землю пашете. Раньше всем раздавали трудодни, а сейчас трешки-матрешки…»
Вскоре Рузавин стоял около своего дома. Широкие, разукрашенные морозом шесть окон смотрели на него словно большими глазами. Из конуры выскочила посаженный на цепь пес.
— Бешеный, свалишь меня!
Тот, поняв хозяина, присел на задние лапы и стал лизать заиндевевшие валенки.
— Ну, ну, хватит баловаться. Некогда мне. Насквозь замерз. Подожди, спущу тебя, топить баню пойдем, — разлилось у Трофима во рту что-то теплое.
В доме зажгли свет. Роза в ночной рубашке открыла дверь. Длинные льняные волосы, похожие на развязанный сноп, спадали по плечам.