Переплетение душ
Шрифт:
Я вышел к завтраку в гостиную. За столом сидел, дожидаясь меня, Гаврила Семенович – исправник местного уезда. По слухам, очень темная личность, человек не женатый, но довольно-таки богатый. Как известно, свое состояние этот человек сделал на том, что в 1826 году выставил некоторых благородных людей за заговорщиков, спонсировавших подготовку декабристского восстания. А вот реально помогали ли они своими средствами или нет, выяснить толком так и не удалось, потому что в тот год практически без разбора хватали всех подозрительных личностей. И в Сибирь, Сибирь, Сибирь.
Вообще, жизнь очень интересная и непредсказуемая
Но вот я сажусь за стол, на котором подан завтрак. Признаюсь, завтрак XIX века тоже значительно отличается от того, что я употреблял на завтрак в свое время. Да и сам обряд тоже значительно изменен. В данной ситуации я свободно могу чувствовать себя неким королем, наверное. Сервировка на столе красивая, расставлена аккуратно. От яств идет такой приятный аромат. Видно, что повар постарался на славу.
Итак, я подошел к столу и поздоровался с Гаврилой Семеновичем, который буквально полностью иссверлил меня своим взглядом.
– По какому вопросу вы бы хотели со мной переговорить?
– Дорогой, дорогой Калистрат Епифанович, да дела как такового у меня особо-то и нет. Просто хотелось бы у вас узнать, не забыли ли вы об одном одолжении, оказанном мною вам для достижения одной цели, способствовавшей тому, что вы проживаете в тепле и уюте в этом милом поместье?
– Так, так, так, так… Ох, уж сколько слов вы мне сейчас наговорили. Как вас зовут, представьтесь, пожалуйста.
– Эво как. Неужто запамятовали, Калистрат Епифанович? Задвижский я, Гаврила Семенович. Неужто не признали?
– Ах да, извините, – опомнился я после всего того, что произнес мне исправник. Признаюсь, особо я ничего не понял из того, что своей длинной речью хотел показать мне этот человек.
– Признаю, ну как же, Гаврила Семенович, дорогой вы мой человек. Но, извините, по какому поводу вы украшаете своим присутствием мой завтрак, я не понял.
– Негоже лукавить, молодой человек, – как-то по-звериному щерясь, произнес государев слуга. – Я этого особо не люблю и еще раз вам намекаю – долг платежом красен.
– Да какой к черту долг? Что за загадки? Говорите ясно, четко, к чему нести всю эту околесицу? Что вы хотите, как вас там, забыл. Понапридумывают греческих имен, а мне гадать.
– Что ж, уважаемый Калистрат Епифанович, вижу, вы несколько не в духе. Ну что ж, я, пожалуй, удалюсь. Вижу, вы меня несколько недопонимаете. Дело ваше, но шутить с собой я не позволю! Прощайте, и да хранит вас Господь, но этого унижения я вам не прощу!
И, поднявшись, Задвижский, взбесившись явным неуважением к своей особе, покинул гостиную дома Поклоновых.
«Ну и нравы», – заметил я. В мое время люди попроще общаются, и за такие ребусы морды бить надо. Я терпеть не могу скользких людей. Евреи какие-то, право слово. «Миша, ты где?» – закричал я на всю гостиную. – «Я здесь, Калистрат Епифанович», – как-то скованно подошел ко мне управляющий.
– Ну, что ты глазами хлопаешь, объясни, что хотел этот человек от меня? Ты же управляющий в этом доме, и, как я понимаю, должен все знать, быть в курсе всех дел.
– А что тут скажешь, барин? Договор действительно между вами имеется, и очень странно, что вы о нем забыли.
– Какой? Говори, не томи.
– Да дело, собственно, в том, что господин Задвижский выручил вас касаемо вашего карточного долга в обмен на одну книжицу из вашей библиотеки, которая очень может помочь Гавриле Семеновичу в каком-то важном государственном деле. А в каком – этого я знать не могу, так как мне это по чину не положено.
– В самом деле? Ну что ж, проводи-ка ты меня, голубчик, до библиотеки моей. Я так понимаю, мне предстоит большая и кропотливая работа, может, это способствует моему возвращению домой.
– Как скажете, барин, но обычно вы не пускали меня даже близко к дверям этой комнаты.
– Ничего страшного, жизнь меняется, друг мой. Вперед, нас ждут великие дела! – как-то позитивно воскликнул я, и управдом повел меня до моей усадебной библиотеки.
Глава 8
Он очнулся от того шокового состояния, в которое ему пришлось погрузиться ввиду обстоятельств, возникших в ходе его провидения. Конечности жутко затекли от веревок, стягивавших его. В голове жутко шумело от неопознанных запахов, витавших в воздухе. Но больше всего в ужас повергало то, что он не мог узнать себя, и даже куда-то пропала та вещь, за которой частенько, ради поднятия настроения, он гонялся – это его собственный хвост. Ему казалось, что он стал больше походить на своего хозяина. Но почему произошло такое превращение, он не понимал. И вообще, что нужно делать? Инстинкты тоже как-то притупились, и природа все слабее и слабее посылала свои сигналы.
А ведь раньше природа являлась для него просто кладезем мудрости. Благодаря ее подсказкам хозяин просто души в нем не чаял. А теперь ни хозяина, ни мудрости, ни даже когтей. Одни эти проклятые веревки. Ну что ж, нужно их грызть, может, тогда придет освобождение от этого варварского плена. И он начал тщательно заниматься этим делом. Ну и зубы, конечно, это просто ужас! Они мало того, что тупые, так при любом резком движении их начинает ломить, и вся челюсть просто ноет от тех неудобств, которые преподносит ей ее обладатель. Ну а что поделаешь? Нужно себя освобождать, тем более есть очень хочется. А хоть и притупленный, но все-таки хоть какой-то слух уловил скрежет лап мыши. И поэтому, чтобы заполучить обед, положенный по природе, нужна свобода.
И так ему приходилось своими слабенькими зубками отделять у веревки каждую нить, из которых она состояла. Грызть, несмотря на те неудобства, которые это занятие приносило. Но вот, спустя примерно часа два кропотливой работы, передние конечности обрели свободу. И теперь не зубами, а пальцами нужно пробить себе полное освобождение, чем наш герой и занялся. Признаться, это далось крайне тяжело. Он не умел в полной мере обладать возможностями тела, в которое ввергло его провидение судьбы. Он просто не понимал, что нужно делать. Он метался, дергался, пытался достать стягивающую его задние конечности веревку зубами, но все тщетно. Еще эти дурацкие тряпки, заменявшие ему шерсть. В общем, ужас какой-то.