Переулок Роз

Нигро Дон

Брожу по лабиринту улиц, среди вавилонского многообразия языков. Вестминстерское аббатство под дождем. Здания Парламента, как гробницы мертвых богов. В этом городе я – чужак. Томная блондинка в галерее «Тейт», невероятно красивая, словно сошедшая

с одной из картин прерафаэлитов. Ей поднаскучили полные благоговения взгляды мужчин? Офелия, принимающая своих поклонников на собственных похоронах. Это жемчужины, которые были ее глазами.

Меня никогда не привлекали мегаполисы. Американские мегаполисы, в которых я бывал более молодым, были, по большей части, грязные, уродливые, шумные, полные жестокости и насилия. Мюнхен я находил прекрасным, но на самом деле меня заботила женщина, с которой я приезжал туда. Немалую часть Лондона, как и Мюнхен, разбомбили во время войны, но слои времени и пыли, кирпичей и призраков в мегаполисе образуют некое подобие палимпсеста, большая часть которого теряется из-за того, что сквозь него проглядывают недостаточно хорошо стертые прежние слои. Мегаполис – это осадок человеческого желания, смычка боли и глупости со временем, страстью и смертью. И ни один мегаполис не является просто мегаполисом. Каждый – это множество мегаполисов, наложенных один на другой. Есть мегаполис, который мы представляем себе, мегаполис надежды. Есть тот, которого мы боимся, и тот, из которого нам не выбраться, и тот, который помним. Если мегаполисы на небесах и в аду, и, вероятно, это один и тот же город. Все мегаполисы – кладбища. В Лондоне, как в Мюнхене, Дрездене или Хиросиме, мы строим на все новых слоях смерти. Сама земля сделана из смерти. Все мегаполисы нереальные.

Лабиринт маркируется тропой, которую мы выбираем, чтобы добраться до сада в его центре. Но фишка в том, что никакого центра и нет. По мере того, как ты продвигаешься вперед, волшебный сад, как и возлюбленная, всегда удаляется.

Я поднимаю голову и вижу, что стою перед домом Диккенса. Понятия не имею, как сюда попал, но с того момента, как переступаю порог, ощущаю, что-то не так, присутствие какой-то непонятной угрозы. Иду по тесным комнатам, мимо частичек себя, оставленных великим человеком – уродливая мебель, вещи под стеклом, вроде дохлого кальмара, – и чувство неловкости нарастает. Лестницы, навевающие меланхолию. Безвкусный винный погреб. Из угла подвала вид на жалкий дворик, неухоженный, всеми забытый. Труп, который ты посадил годом раньше в своем саду. Я думаю о мистическом саде алхимиков, об огороженном саде детства Элиота. Вороны [3]

3

Ударение на первом слоге.

Конец ознакомительного фрагмента.