Перевёрнутый мир
Шрифт:
— Ой, как больно! — пищала она.
— Ну, прости, — попросил я прощения на коленях. — Ну-ну, все сейчас пройдет. Успокойся.
Почувствовав себя вновь на коне, я приказал принести стул. Кто-то мигом сбегал к реквизиторам, и через несколько минут Бина уже восседала на высоком бархатном троне. Ее лицо было красным от слез, а глаз так распух, что, казалось, вот-вот лопнет. Губы перекосила гримаса ненависти, похоже, уже не столько к моей скромной персоне, сколько к несчастной пчеле. Она была вылитой сватьей бабой Бабарихой, хитрой и злобной, и я подумал, что эту роль она,
Я приблизился к трону, меня преследовали слуховые галлюцинации: «На колени, на колени перед госпожой императрицей…» Будто зубной врач, я встал у ее изголовья и вновь осторожно приложил к глазу лед.
— Очень страшный глаз? — Бина вцепилась в мою руку.
Мне было совсем не жаль ее. Я с грустью думал о пчеле.
— Ну что ты, Биночка, слегка припух, к завтрашнему утру все заживет. Съемок все равно нет.
Бина вновь расслабилась в кресле, почувствовав себя королевой.
— А ты все-таки не встал передо мной на колени. По-настоящему.
— Во всем виновата пчела. Но ты не права, есть свидетели, как я рухнул на колени перед тобой, — еле сдерживаясь, ответил я и подумал: «Кто хочет унизить другого, рано или поздно унизится сам». У Бины это случилось рано. То ли на моей стороне была фауна, то ли Валька права — жалят отъявленных грешников. А может, и то и другое.
Сразу было видно, как Бине хочется еще раз опустить меня на колени. Но она не могла не понимать, что время ушло. И ее не спасало теперь ни то, что она сидит на троне, ни то, что она жена продюсера. Сколько бабу Бабариху ни сажай на трон, царицей она не станет. Но сила по-прежнему оставалась на ее стороне. И это понимала вся съемочная группа.
Властным взглядом Бина обвела студию. Опухший глаз при этом слегка дернулся. Ей оставалось разве что стукнуть о пол жезлом, но его не оказалось под рукой.
— Чего вы уставились, — взвизгнула она. — Завтра съемки, а ничего не готово!
В дверях, как сфинкс, возник ее муж, продюсер Залетов. Он бросился к трону и с испугом стал осматривать опухшее лицо молодой супруги. И успокоился лишь тогда, когда Лютик, заикаясь, все объяснил, при этом ругая шмеля самыми последними словами.
— Как вы посмели допустить такое! — Песочный в гневе готов был разорвать Лютика на части. Но вдруг заметил меня, и его лицо перекосилось. — А этот что здесь делает?
Альбина обвила шею Песочного влажными ручками. И лизнула в крашеную рыжую бороду.
— Ну же, милый, мы уже все выяснили. А Ростислав даже попросил у меня прощения — на коленях. Это все видели.
Песочный недоверчиво на меня покосился и отозвал в сторону.
— Это правда? — раздраженно спросил он.
Я закурил и внимательно посмотрел на Песочного. Неужели он доверяет своей жене? И что у них за отношения?! Мне вновь предстояло играть, и в этой игре главным было найти нужное слово.
— Раз ваша жена сказала, значит, так и есть. Я попросил прощения при всех.
— Я не то имел в виду, — Песочный махнул своей сухой рукой, как веткой. — Это правда, что вы вели себя по отношению к ней некорректно?
— Ну-у-у… Если то, что я сделал ей комплиментов больше, чем положено, назвать некорректностью, — в тон ему ответил я.
— Не уходите в сторону от вопроса, Неглинов. Вы знаете, что я имею в виду.
— Я мужчина не меньше, чем вы, — я лихорадочно подбирал правильный ответ. — А она — очень интересная женщина. Возможно, я слишком увлекся ролью и не мог себя сдержать…
Я интуитивно почувствовал, что такой ответ попадет в точку. Мне казалось, скажи я правду, что его жена сама нахально ко мне пристает, он тут же вышвырнет меня за дверь. К тому же стучать на кого-то было не в моих правилах.
Песочный благодушно похлопал меня по плечу.
— Ну-ну, я рад, что все улажено. Прекрасно вас понимаю, перед моей женой мало кто устоит. Но согласитесь, это лучше, чем если было бы наоборот. Мне это в некотором роде льстит, вы согласны? К тому же, вы — артист, натура впечатлительная… И все же я вас хочу предупредить…
— Понял, — поспешно ответил я. — И все же осмелюсь задать вам вопрос. Скажите, Георгий Павлович, вы и впрямь верите, что ваша жена талантлива?
— Что за вопрос! — Песочный нахмурился. — Безусловно. А потом… Разве это имеет какое-то значение? И разве она менее талантлива, чем другие? Ну хорошо, попробую вам ответить более откровенно. Таланты нужны для искусства. Ремеслу нужны ремесленники. Кто может назвать сегодняшнее кино искусством? Как, впрочем, и многое другое. И нужно ли вообще искусство? Оно усложняет человеку жизнь, которая, поверьте, и без того нелегка. Раньше искусство заставляло думать. А вы спросите, хочет ли кто-нибудь сегодня думать? Скорее наоборот, все желают поскорее избавиться от лишних мыслей. И они правы. Поэтому я с полной уверенностью могу сказать, что моя жена может стать прекрасной артисткой. Под стать нынешнему кино. А вам советую поменьше предаваться философским измышлениям. Иначе никогда не станете звездой.
— Но почему вы решили, что искусством должны управлять именно вы?
Песочный расхохотался, обнажив свои безупречные фарфоровые зубы. Плохо, что он не был знаком с настоящим Ростиком. Настоящий Ростик этого вопроса не задал бы.
— Все очень просто. У меня есть деньги. Много денег. А что такое искусство без денег?
— А если бы они были у меня? И я захотел бы делать искусство, а не ремесло?
— Тоже простой ответ. Поначалу так оно и было бы. Но лишь поначалу. Потому вы непременно повторили бы мой путь. Иначе бы просто прогорели…
Я раньше мало задумывался об искусстве. Мне это и не было нужно. Я все измерял по высшему счету. И считал, что миром должны править совершенство и гармония. Как в природе. Неужели я ошибался? Или ошибались другие, готовые превратить нашу жизнь в макет и ремесло? Эту ошибку нужно было исправить. Пока не поздно. Но Песочный прав, без денег ничего не изменить. И я повторял в сотый, тысячный раз мысль, рожденную сотни, тысячи лет назад: все зло в деньгах. Деревьям не нужно платить за землю, птицам — за небо, животным — за пищу. Они не хотят стать богаче, и среди них нет бедных… Я начинал понимать — чтобы что-то изменить, нужны деньги. Много денег.