Перевёрнутый мир
Шрифт:
— Не-а, мне настоящий Неглинов нужен. — Митя ловко, как фокусник, вытащил из кармана фартука мою журнальную физиономию и протянул мне. — На вечную память, так сказать.
Я машинально расписался и даже начеркал пару ласковых слов.
— Вот это по-нашему, без всяких там… А то некоторые ваши дружки, которые из графьев, даже нос в нашу сторону не показывают.
Насколько я понял, речь шла о Лютике. Я все еще ничего не понимал. И робко кивнул на портрет с моим изображением.
— Что это? И кого хороним?
Официант всплеснул возмущенно руками.
— Напротив!
Я вновь огляделся. Это был не мираж. Ростики никуда не испарились, напротив, их стало больше, они стали еще изысканнее, а некоторые даже поменяли серебряный галстук на золотой.
— Митя, послушай, мой миленький Митя, — я в сердцах схватил его за воротник и притянул к себе. — Ты только скажи, здесь есть, существует хотя бы один парень, полностью похожий на меня?
— Обижаете, Ростислав Евгеньевич. Да они все похожи! Хотя, конечно, разные. Но честно скажу вам, от всего сердца. Вы, Ростислав Неглинов, — единственный на всем белом свете. И такие больше не рождаются. А это, — он махнул в сторону гуляющих Ростиков, — ребятки молодые совсем, вот и ищут своего кумира. А кому еще быть для них кумиром, как не вам. Вот они и подражают, свой фан-клуб организовали — имени артиста Неглинова. Да, видно, плохо получается. Вот если бы вы выступили…
Я со всей силы вцепился в рукав Мити.
— Только не это! Ради бога! Умоляю! Проведи меня незамеченным!
Митя не выдержал и расхохотался, бесцеремонно оглядев меня с ног до головы.
— Да вы не переживайте, здесь никто и червонца не поставит на то, что вы настоящий Неглинов. Это еще долго придется доказывать.
Митя оказался тысячу раз прав. Мы спокойно прошли мимо Ростиков, никто из которых даже не взглянул в мою сторону. Мне даже стало чуть-чуть обидно.
На пороге кафе Митя слегка пожал мою руку.
— Да, чего я хотел вас спросить, Ростислав Евгеньевич… Вы сегодня так неожиданно появились, я поначалу подумал, может, выступить пожелаете. А потом… Вдруг я вас вспомнил в тот вечер, ну, когда весна еще была ранняя, такой холодный ветреный вечер… Вы словно что-то для себя решали… Так долго решали… Я вижу, у вас все хорошо, наверно, правильно решили?
— Правильно, Митя. — Я слегка поежился, хотя был теплый безветренный вечер. — Все правильно, и все у меня хорошо.
— А сегодня не за этим ли заходили, опять чтобы решить?
— За этим, Митя.
— Ну и?…
— И тоже решил. У меня опять будет все хорошо.
— Это хорошо.
Я резко повернулся и пошел прочь, мне вслед смотрели многочисленные Ростики. Они так и не смогли понять, что этот безликий парень с трехдневной щетиной и в джинсовом потертом костюме делал в знаменитом фан-клубе Ростислава Неглинова?
Я попытался о чем-то спросить свою совесть. Но она молчала. Она больше не желала вести со мной диалог. Я свой выбор сделал.
С этого дня Ростик перестал для меня существовать. Я сам стал Ростик. И все проблемы, которые он успел нажить за свою недолгую жизнь, с этого дня стали моими. И разрешать я их должен был сам.
Предложения о съемках не прекращали сыпаться на мою голову. А я уже мог выбирать. Но поскольку выбирать было особо не из чего, то остановился на своем приятеле Лютике. Он был не хуже и не лучше. Просто я его знал и уже умел с ним работать. Съемки тоже мало чем отличались от предыдущих. Все та же рутинная работа. Все те же диалоги, за которые бывало стыдно. Все та же игра в страсти, от которых в сердце возникает лишь пустота. Одно успокаивало — на сей раз никакой влюбленной жены продюсера не предвиделось. Правда, продолжались легкие домогательства Любаши, которая за спиной Лютика умудрялась щекотать своими ярко накрашенными губками мою щеку и томно шептать:
— Ничего, миленький, после этого фильма я уж точно стану звездой, и мы пошлем с тобой всех Лютиков, вместе взятых, к черту…
Я не знал всех Лютиков, вместе взятых. Мне достаточно было и одного. И посылать его я никуда не собирался. Во всяком случае, в ближайшее время.
Впрочем, Любаша особых хлопот не доставляла. Она была просто Любашей — ни плохой, ни хорошей, но очень наивной. В глубине души она мне нравилась. Я бы даже смог с ней подружиться, если бы не ее влюбленность. Оставалось надеяться, что недолгая.
Мои прогнозы сбылись достаточно быстро. Однажды, в один из немногочисленных выходных дней, в которые Рита предложила мне прогуляться в парке с Джерри, насколько я понимал, для важной беседы, ко мне заявился Лютик. Он — ни свет ни заря — был пьян в стельку и бухнул бутылку водки прямо на журнальный столик, который не выдержал и скрипнул от негодования.
— Все, Ростя, это конец! — Лютик упал прямо в грязных ботинках на плюшевый диван.
Я не понимал, о каком конце речь, если он решил продолжать, судя по начатой бутылке.
— Вот стерва! — истерично закричал Лютик, размахивая толстыми кулачками. — А я думал, она ангел небесный.
Наконец до меня дошло, что речь о Любаше.
— Ничего ты такого не думал, — попытался я успокоить его. — Любаша — она и есть Любаша. Ни больше и не меньше.
— Нет, больше! Эта дрянь посмела бросить меня! Ме-е-ня! Потомка Трубецких и Волконских, приближенных к самому императору. Ме-е-ня! Люциана Второго… Мой папа был первый, если хочешь знать.
Насколько я знал, его папа Люциан Первый был из рода бедных польских сапожников. Но я решил о столь сомнительном факте не упоминать.
— Нет, Ростя, подлец, ты слышишь! Ме-е-ня! Говорят, когда Ален Делон увидел мой фильм, то прилюдно разрыдался! И был прав! Я, только я посмел поставить жирную черту под его карьерой! И эта… Эта потаскушка, эта дешевенькая девка… Эта смазливая дрянь посмела… Посмела замахнуться на самого… Самого… — Лютик заплакал, его и без того одуловатое красное лицо вовсе распухло, как красный шар, который, казалось, вот-вот лопнет.
Мне оставалось мучительно гадать, не я ли виновник этой шекспировской трагедии. Но Шекспир меня пощадил.