Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944
Шрифт:
Все мое время было занято обслуживанием тех, кто боролся за милость Италии, и это занятие нравилось мне гораздо больше. Соперники – Германия, с одной стороны, и западные союзники, с другой, – из кожи вон лезли, ухаживая за ней, главным образом в социальной сфере, а члены дипломатического корпуса в Риме внимательно следили за настроением Чиано – улыбнулся ли он, нахмурился ли.
Во время этого «марафона» возникали самые невероятные ситуации. Пока вооруженные армии на Восточном фронте стояли друг против друга, готовые в любой момент начать боевые действия, мне пришлось встречаться на приемах с его превосходительством французским послом Андре Франсуа-Понсе, который был переведен в Италию из Берлина. Он всегда казался мне человеком, обладавшим самыми непривлекательными качествами своего великого соотечественника Вольтера, но при этом лишенным его гения. Зловещие и циничные остроты Франсуа-Понсе не пользовались популярностью в Вечном городе, а его энергичные усилия, направленные на то, чтобы снискать расположение Муссолини, не принесли успеха. Даже Чиано относился
Благодаря Чиано и его кругу, а также аристократам, имевшим многочисленные связи в Британии и Америке, сезон 1939 года в Риме был блестящим или, по крайней мере, казался таким. Многие старинные палаццо, которые стояли до этого закрытыми, стали местом проведения великолепных вечеров. В конце концов даже Риббентроп понял, что надо что-то делать. Весной 1940 года, так и не сумев заставить жену посла Макензена принимать более активное участие в жизни римской кьяккерии и в развлечениях гольф-клуба, он послал на службу в посольство двух дам, которые подходили для этого гораздо лучше, или, если быть более точным, он перевел в Рим их мужей.
Первым из двоих мужчин, облагодетельствованных таким образом фортуной, был принц Отто фон Бисмарк, внук Железного канцлера. Он поселился на красивой вилле в самом лучшем квартале Рима со своей красавицей женой Анн-Мари, урожденной Тенгбом из Стокгольма, и вскоре уже весь улей Чиано жужжал вокруг них.
Принц ничем не напоминал своего деда. Он был больше похож на мать, графиню Хойос, родом из Венгрии, чей отец, мистер Уайтхер, основал в Поле крупный завод по производству торпед. И хотя Отто фон Бисмарк сочетал в себе дипломатический талант с политической проницательностью, он был все-таки недостаточно Бисмарком, чтобы поступать в соответствии со своими убеждениями. Он думал только об одном – как бы каким-нибудь неловким шагом не разгневать чиновников с Вильгельмштрассе. [21] Ему также очень мешал младший брат, граф Альбрехт, смертельный враг национал-социализма, который отличался от своих аристократических собратьев тем, что сохранил свои убеждения, находясь на военной службе, и в конце концов дезертировал из армии.
21
На Вильгельмштрассе располагалось министерство иностранных дел Германии.
Принцесса фон Бисмарк любила светскую жизнь. На вечерах, которые устраивала принцесса, часто звучал ее смех, похожий на звон колокольчика, а ее голубые глаза и русые волосы радовали взгляд. Многие римляне, молодые и старые, словно зачарованные смотрели, как она едет к морю в костюме, напоминавшем форму шведских матросов. Вряд ли Железный канцлер да и его жена, принцесса Иоганна, порадовались бы, увидев жену внука в подобном одеянии. В свое время принцесса Иоганна вынесла своей несчастной невестке, графине Хойос, такой приговор: «Если снять с нее все ее венецианские банты, рюши и ленты, то что же останется моему бедному Герберту?» Я даже боюсь подумать, что бы она сказала, увидев Анн-Мари.
Самым преданным среди шикарных и обаятельных поклонников принцессы был Филиппо Анфузо, старший личный секретарь Чиано. Он справедливо считался одним из самых красивых мужчин в Риме, но, в отличие от других красавцев, был умен и храбр. Их часто видели вместе, и по Риму, естественно, поползли дурные слухи. Однако принцесса была истинной леди и образцовой матерью, и я ни на минуту не допускал мысли, что их отношения выходили за рамки искреннего платонического союза между севером и югом.
Чиано и его поклонницы часто посещали дом на Виа Никола Порпора, а его жена Эдда тоже часто бывала здесь. Вилла представляла собой удивительное сочетание традиционализма в духе Бисмарка и модного декора. У основания лестницы висел самый лучший портрет Франца фон Ленбаха – портрет папы Льва XIII, единственного политика, который сумел нанести старому канцлеру поражение в его культурной кампании. В гостиной другие шедевры Ленбаха изображали Бисмарка, наблюдавшего с решительным видом за социальным водоворотом, крутившимся у его ног. В стену, отделявшую гостиную от соседней комнаты, была вделана стеклянная витрина, сверкавшая многочисленными подарками – большинство из них было сделано для того, чтобы привлечь к себе внимание, – которые основатель рейха получил от различных монархов и правительств. Рядом с рейнскими пивными кружками теснились серебряные русские тройки – молчаливое свидетельство плохого вкуса, царившего в эпоху Бисмарка. С другой стороны, Железный канцлер был бы очень доволен обедами, которые давал его внук, где подавалось французское шампанское, свидетельствовавшее о его либеральных взглядах. Еда и напитки на этих обедах были превосходны, и римское общество явно предпочитало их бисмаркиане, присутствия которой они не замечали.
Я провел много вечеров в доме Бисмарков. Я подозреваю, что принцесса считала меня неудавшимся ученым, чьи итальянские связи, однако, делали меня достойным приглашения, а его высочество был рад обрести переводчика, который не ел горошек с ножа. Поскольку я был другом семьи посла и поклонником его деда, то меня считали социально приемлемым.
Несмотря на фотографию Германа Геринга с дарственной надписью, стоявшую на их пианино, Бисмарки в разговоре между собой и с Чиано и Анфузо высказывали антинацистские взгляды. Принцесса заслужила аплодисменты в кружке Чиано, заявив, что настроена прогермански, «поскольку вышла замуж за Отто», но антинацистски. Принц сообщал итальянскому министерству иностранных дел многое из того, что он знал, но, как выяснил Чиано, «панически боялся, что об этом узнают, и умолял меня во имя Господа никому не передавать эту конфиденциальную информацию». Он был убежден в том, что в предстоящей войне Германия будет неизбежно разбита, но, к сожалению, не обладал железной волей и способностями своего деда, которые так часто помогали тому предотвратить беду.
В доме Бисмарков всегда было весело и интересно. Люди танцевали, сплетничали и называли друг друга по именам или прозвищам, в стиле императорской Вены. Женщины были обворожительны, коварны, прекрасно одеты и обожали непристойные шутки. Оставшись один на один, мы с Отто Бисмарком вели весьма откровенные разговоры, наверное, потому, что оба знали, что ни один из нас не выдаст другого.
Примерно в то же самое время по воле Риббентропа в Риме появилась еще одна столь же фешенебельная супружеская пара. Господин Карл Ф. Клем фон Гогенберг, родственник фрау фон Риббентроп, был назначен экономическим советником. В этом качестве – а также в интересах социальной политики Риббентропа – он и утвердился в немецком посольстве в Риме. У него не было политических функций, а в чем заключались его обязанности экономического советника, я так до конца и не понял. Он и его красивая жена въехали в прекрасный средневековый дворец, который стал еще одним любимым местом развлечения супругов Чиано. Эдда Чиано-Муссолини чувствовала себя здесь как дома, а это и было одной из главных задач Клемов-Гогенбергов. Хозяйка дома, по мнению Галеаццо Чиано, не отличалась особой политической проницательностью, судя по тому, как он охарактеризовал разговор между нею и своим верным помощником Анфузо: «Баронесса фон Клем сказала Анфузо, что немцы нуждаются в доступе к теплым морям, и поэтому в один прекрасный день они потребуют, чтобы им отдали Триест. Анфузо в ответ на это посоветовал баронессе не забивать себе голову политикой и заняться другим делом, в котором она, как все знали, имела больше опыта».
Так это или нет, знает один Анфузо, оставшийся и после войны крупным политическим деятелем – теперь он сенатор от неонацистской партии. Впрочем, я привел это высказывание только для того, чтобы продемонстрировать, какими ядовитыми языками обладали члены кружка Чиано. А вспомнил о доме Клемов я совсем по другой причине. Именно здесь, во время ужина на троих осенью 1940 года, я познакомился с человеком, который пять лет спустя сделал очень много не только для меня, но и для развития международных отношений. Карл Клем оставил такую запись об этой встрече: «Доллман встретился с Геро фон Шульце-Гаверницем в доме своего старого друга, Карла Ф. Клема фон Гогенберга осенью 1940 года. Их дружба зародилась в те годы, когда они оба жили в США. Клем вернулся в Германию в конце 20-х годов и занимал там ряд важных руководящих должностей. Гаверниц принял американское подданство и делил свое время между Нью-Йорком, Асконой и Южной Америкой, где имел большие связи. В начале 1940 года Клем был «реквизирован» министерством иностранных дел и послан в немецкое посольство в качестве атташе, отвечающего за вопросы экономики. Несмотря на то что отношения между Германией и США постоянно ухудшались, Клем и Гавер-ниц сохранили свою дружбу, что, впрочем, совсем неудивительно, поскольку оба они были либералами и космополитами. Разговор, который состоялся между нами в тот вечер, оказался для меня очень полезным, поскольку мы сравнивали показатели промышленного производства США и той части Европы, в которой господствовал нацизм. Наш разговор, слегка пессимистичный по тону, закончился выражением надежды, что на этот раз удастся избежать вступления США в войну. Впрочем, мы понимали, что надежда на это очень слабая. Позже мы много думали об этом разговоре. Поскольку Каплер был очень хорошо информирован обо всех иностранцах, находившихся в Риме в то время, наша личная встреча в доме Клема могла иметь для нас весьма опасные последствия».
Впрочем, достаточно о записках Клема. Каплер был атташе, отвечавший за вопросы деятельности полиции, которого Центральное бюро государственной безопасности прислало в Рим в 1938 году. Господин Гаверниц стал близким сотрудником Аллена Даллеса, руководителя Управления стратегических служб США в Центральной Европе, которое находилось в Швейцарии. Именно с его помощью я в марте 1945 года вступил в первые контакты с американцами в Лугано, что, после долгих и сложных переговоров, привело к капитуляции немецких армий в Италии, в Ка-зерте, 28 апреля 1945 года.
Не моему скромному перу описывать атмосферу, царившую в Риме в эти последние несколько месяцев мира, таинственные появления и исчезновения, интриги и заговоры, которые плелись в гостиных, лихорадочную деятельность агентов секретных служб и растущее удивление большинства посольств. Борьба за мир или войну велась не только дамами высшего света, политиками и дипломатами. В Риме появилось большое число людей из других мест, странных людей, которые устраивали необычные вечера, чье проведение оплачивалось, как все понимали, не из их кармана. Я говорю, например, о человеке, который вскоре завоевал восхищение всей Европы и которого сам Гейдрих, руководитель Центрального бюро государственной безопасности, считал самым опасным шпионом. Это был Феликс Керстен, медицинский советник и личный врач Генриха Гиммлера.