Переворот (сборник)
Шрифт:
— Они не обрезанные, — подсказал Кадыржон.
— Да, — согласился Имамуддин. — Не обрезаны.
— Ну, друзья, — развел руками Курков. — Вы даете! Кто догадался смотреть такое?
— Надо, — сказал Имамуддин обреченно. — Все смотрим, если вопрос. Война…
Вместе они подошли к обрыву, где разыгралась ночная схватка. На каждом шагу виднелись следы трудного боя.
У самого кола колючей изгороди на спине лежал густобородый моджахед. Пуля попала ему в горло. Маленькая черная отметина впечаталась в шею чуть выше
Имамуддин вгляделся и покачал головой:
— Это Аманулла. Пакистанский шакал в стае наших гиен. Назидайтесь, обладающие зрением.
У места, где располагался пост, камни потемнели от запекшейся крови. Тело Эдика Водовозова уже унесли. Другое — вражеское — еще лежало на месте. Очередь ударила моджахеда в поясницу, почти перерезав его.
— Знаете, кто это? — спросил Имамуддин, повернувшись к Куркову.
— Знаю, — ответил капитан. — Мансур… Мансур Бехрам…
— Нет, уважаемый. Это Шах. Бехрам-шах.
— Не может быть!
Имамуддин вскинул руки к небу и поднял глаза.
— О великий аллах! Вразуми заблудшего! Он до сих пор волка считает щенком.
— Не может быть! — упрямствовал Курков. — Скажи ему, Кадыржон, — не может быть. Тут — ошибка. Я сам видел, как Мансур убил моджахеда. Погнался, догнал. Была перестрелка, и он убил. Я сам видел.
— Он много убил, — философски заметил майор. — Кисмат. Судьба.
— Барайе чи? — спросил Курков. — Зачем?
— Люди хотели уйти из бригады. Таких Шах убивал. Плохой человек. Цамцамар — кобра.
— Тот убитый был из тех, кто не хотел оставаться с ним?
— Да, мы узнали. Он уходил домой. Это Алимбег Ахангар. Но Шах его встретил, и звезда Алимбега упала в бездну мрака.
Курков стукнул себя рукой по бедру, да так больно, что сам поморщился.
— А я ему верил!
— Не кусай зубами злости палец сожаления, — сказал Имамуддин поучающе. — Кроме боли, ничего не ощутишь. Это проверено.
12
Жаркий летний день. На Лондон с моря наплывала волнами влажная духота. Дышалось трудно. Волны бензиновой гари ползли по улицам, как будто шла газовая атака.
Полковник Шортленд привычным маршрутом шел к конторе Деррика. Шел, опустив голову, тяжело переставляя ноги. День выдался напряженным и вымотал его до предела. А тут ко всему сообщение, так некстати пришедшее из Карачи. Оно свалилось на полковника тяжелым грузом. Собственно, сильно переживать особых причин не имелось. Можно было еще месяц назад с немалой степенью вероятности предсказать исход операции, на которую он направил группу наемников. Тем не менее Шортленд вспомнил Роджерса — живого, энергичного, уверенного в себе. Вспомнил и вдруг понял, что вряд ли сам узнает когда-либо правду о случившемся…
Деррик, как всегда, восседал на своем высоком троне, сложив руки на животе, будто туземный божок обжорства и плодородия.
— О, мистер Джексон! — радостно приветствовал американца поставщик пушечного мяса. — Ужасная погода, не правда ли? Тропики нашей молодости, черт их подери!
— Жарко, — согласился Шортленд.
— Пиво? — спросил Деррик, не поднимаясь с места. Жара совсем лишила его сил. И тут же скомандовал: — Джони, сачок! Пива!
Устроившись на привычном месте и утолив жажду, Шортленд сказал:
— У меня новости, мистер Деррик.
Толстяк поморщился:
— Хорошие или плохие, сэр?
— И те и другие. С каких начать?
— Оставьте приятное напоследок.
Шортленд допил пиво, со стуком поставил пустую банку на журнал, прямо на улыбающуюся физиономию солдата удачи.
— Уберите в архив три карточки, — произнес он хмуро.
— Роджерс? — еще не веря, спросил Деррик.
— Да, сэр. Как вы изволили однажды сказать «мини-НАТО и свободная Франция». Все вместе. Отдышавшись, Деррик спросил:
— Что с ними случилось, сэр, если это не секрет?
— Мистер Деррик! Какие секреты могут быть у меня от вас?! Воздушная катастрофа. Они летели на вертолете, когда оборвалась лопасть несущего винта. Я сам не могу терпеть вертолетов!
Деррик, никогда не летавший на винтокрылых машинах, сказал с печалью:
— Я тоже не люблю их, будь они прокляты!
Он не верил ни одному слову американца, но в то же время понимал, что принять версию для него выгодно во всех отношениях. Выждав вежливую паузу, спросил:
— Это случилось до или после операции?
— Печальнее всего, мистер Деррик, это случилось до…
— Хорошие были парни, — вздохнул Деррик. — Лучшие в моем списке.
— Вы сами не представляете, какие хорошие, — в тон ему произнес Шортленд. — У Роджерса не осталось ни одной родной души на этом свете. Поэтому он завещал страховку вашей конторе. Двадцать тысяч.
Деррик едва сдержал возглас радости. На подобных условиях он был готов отдать американцу всю свою картотеку. Двадцать тысяч с забубенной головы — это отличная прибыль. Однако с горечью в голосе он произнес:
— Старина Стив стоил для меня дороже. А что другие?
Шортленд понял: Деррик не против того, чтобы страховки двух остальных вояк тоже попали ему в руки.
— К сожалению, у двух остальных были наследники. Месье Леблан завещал деньги даме. Херр Шварцкопф — кому-то из друзей отца.
— Аминь, — сказал Деррик. И уже другим тоном: — Анри всегда был бабником, а Мертвоголовый наверняка отчислил все какому-нибудь недобитому нацисту.
— Кстати, — сказал Шортленд будто бы между делом, — здесь у меня некролог наших летчиков. Первый пилот Джимми Картвелл, второй пилот Ричард Стоун и другие. Погибли при выполнении рейса над сушей. К вашему сведению, другие — это Роджерс, Леблан и Шварцкопф. Вы понимаете, их имена мы не могли назвать открыто.