Переяславская Рада (Том 1)
Шрифт:
Максим Терновый молчал. Поглядел на воз. Невесело посматривая на дорогу, сидела, свесив ноги через край воза, старуха. Укололо в сердце – Мартына все высматривает. А славно было б, если бы сейчас вдруг явился сын. Но так только в думах и песнях бывает. Печально улыбнулся Максим Терновый.
– Сила у шляхты великая, – Федор Лобода помахал кулаком. – Они, известно, богатство нашим потом добыли, за наше жито нас и побито.
Шутка не удалась.
– Что ж, теперь их сила нам не так и страшна. Не одни реестровые с шляхтой воюют, все поспольство, вся Украина... – Максим Терновый
Лобода сказал, понизив голос, – лучше, чтобы такого бабы не слыхали:
– Кум был в Брацлаве на ярмарке, встретил одного шляхтича знакомого, похвалялся панок: «Обождите, скоро пан Корецкий вернется. Король с гетманом замирился, булаву ему пожаловал и записал в реестровые казаки десять тысяч». Может ли такое быть, Максим?
Ждал ответа, знал, что и Максим Терновый так же, как и он, захочет сказать: «Нет. Не может так быть!» Терновый после недолгого молчания заговорил:
– Гетман Хмель не оставит нас. – Подумал и сурово добавил:
– А коли оставит, ему же горше будет. Другого гетмана выберем...
– Что ты? – испугался Лобода. – Опомнись...
– А что? Не раз уже гетманы поднимали нас, да нашей кровью, Федор, булаву и славу себе добывали. Память у них была короткая: пока в бою, так на обещания щедрые, а только своего достигли – пропадай пропадом, снова в быдло иди... Только теперь так не будет, не должно быть...
– Не должно быть, – повторил за ним Лобода. – Хмель не из таких...
– Про хмелят не забывай, – сказал Максим Терновый, – из них иные тоже зарятся на шляхетство...
Федор Лобода печально покачал головой:
– Теснота, некуда податься бедному человеку...
Максим Терновый оглянулся. Вокруг расстилалась бескрайная степь.
Синим бархатным покровом ложился на поле вечер. Ширь какая, глазом не окинешь. А правду говорил Лобода. И, словно отвечая самому себе, сказал:
– Тесно нашему брату, и на этом, и на том свете тесно.
У края неба кончался день. Первая звезда вспыхнула в небе и тускло мерцала, скрываясь за прозрачным облачком.
...Упадет весенняя ночь на Байгород. Кто, утомленный работой в поле, спит, кто сидит возле хаты, думает, а другие собрались в кружок, беседуют.
В кружке – дед Лытка. Его и годы не берут. Никто в Байгороде не скажет, сколько лет деду Лытке. А послушать, что рассказывает, – так не меньше сотни лет прожил дед.
Дед Лытка смотрит на звезды. Ему надоело слушать жалобы и ожидать, что будет дальше. Вот если бы с плеч сбросить лет сорок – пошел бы в казаки. Скучно деду. Кабы случай какой – ударил бы на сполох...
Глава 10
Хутор Субботов достался Богдану Хмельницкому в наследство от отца.
Над Тясмином, за высоким частоколом, перед которым выкопан глубокий ров с валом, стоит на обрывистых кручах гетманский замок. Отсюда стелется к югу сизо-зеленая степь...
Из окон гетманской опочивальни далеко видна и зеленая долина Тясмина, и волнистая степь, и пыльные шляхи, плывущие к далекому горизонту.
Весна прошла по степи, вызеленив ее раньше, чем в прошлом
Черемуха под окнами покрылась округлыми почками. Весело шумели ветви развесистых яблонь. Сильно пахла верба. Под черемухой длинное каменное корыто на трех каменных львах. Львы упираются толстыми лапами в землю. В пасти каждого – серебряное кольцо. К этим кольцам привязывают своих коней старшины, когда приезжают к гетману из Чигирина. Окна в гетманском доме овальные, подоконники широкие, каменные, стекло в дубовых рамах разноцветное. Над окнами вылеплено из гипса: галопом скачут кони, дымятся пушки... Лепил этой весной монах Вонифатий из Печорского монастыря, по приказу гетмана.
Толстые кирпичные упоры по краям дома выгибаются вперед. На правом крыле островерхая башня, обведенная острыми зубцами. Окна – высокие и узкие, глянуть издали – будто щели. Внизу – просторное, широкое, почти во всю длину дома крыльцо на двенадцати столбах, устланное разноцветными плитками с искусно высеченными цветами. Над крыльцом высится треугольником фронтон. В полукружии фронтона – барельеф. На нем медведь лапами тащит соты из поломанных ульев, а сзади к нему подкрался пасечник, замахнулся на медведя топором... Вверху, над барельефом, надпись: «Что будет, то будет, а будет то, что бог даст».
На башнях у частокола днем и ночью стража. Караульные зорко следят за тем, что делается в степи и на шляхах. За частоколом расставлены пушки, мортиры, пищали. В погребах заботливо сложены мушкеты, пики, сабли, пистолеты, десять камней <Камень – мера веса от 24 до 36 фунтов.> пороха и двенадцать камней свинца, две тысячи зарядов для мортир и мушкетов. Личная стража гетмана живет в домах под частоколом. За гетманским домом большой густой сад, в саду пасека на триста ульев, две беседки: одна – над прудом, другая – под вишнями.
Хмельницкий приехал из Чигирина в воскресенье вечером. На другой день проснулся рано. Елена еще спала. Тихо, чтобы не разбудить ее, затворил за собой дверь опочивальни. Вышел в большую, с высоким потолком, горницу.
Солнце лило в три окна свои золотые лучи. Гетман откинул задвижку и толкнул раму. Навалился грудью на подоконник, высунулся в окно. В лицо ударило душистыми запахами весны. Далеко расстилалась перед глазами степь.
На башнях над частоколом стояли дозорные. У ворот, окованных железом, закинув руки за спину, скучал есаул Демьян Лисовец; оглянулся, увидал гетмана, поздоровался. Гетман помахал ему рукой. Закрыл окно. В горнице приятно посвежело. Подошел к круглому столу у широкой кафельной печи, уселся в глубокое, обитое кожей кресло. Справа на полках лежали книги.
Мирное утреннее настроение проходило. Вспомнил Чигирин – и сразу нахлынули беспокойные мысли. На днях из Бахчисарая прибыл Антон Жданович. Привез, казалось, утешительные известия. После Троицына дня хан Ислам-Гирей придет на помощь гетману со всей ордой. Сжалось сердце. Он знал, чего стоит такая помощь. Закрыл глаза. Виделась широкая дикая степь, высокая трава, битые конскими копытами шляхи, пыль над ними, хищный крик: «Алла!» И топот сотен тысяч лошадей... А потом пепелища, пожарища, неволя для тысяч...