Пером по шапкам. Книга вторая. Жизнь без политики
Шрифт:
Однако, реже бывая в Ялте, мне, может быть, острее видятся все те изменения, что происходят в ней сегодня. И я приглашаю читателя пройтись вместе со мной по улицам некогда знаменитого международного курорта, поговорить с его жителями.
Особенностью Ялты, сделавшей её столь заманчивой для отдыха, является то, что она словно прекрасный бриллиант, упавший в объятия гор, хранящих его от ветров севера, но оставляющих открытым южному теплу. И был бы бриллиант и по сей день прекрасен, переливаясь всеми цветами радуги на южном солнце, если бы не туманили его природную красоту ядовитые дымы небольших, но фабрик сувениро-подарочных изделий, головных уборов, рыбокомбината и тысяч автомобилей, выхлопывающих свои газы прямо в те самые лёгкие, которые люди надеются здесь вылечить от болезней. И замечательная гряда Крымских гор, которая прячет Ялту от внешних влияний, в то же время препятствуют выходу дымов и газов из города, где они оседают всё больше и больше.
Я тоже приехал в январе подлечить свои лёгкие и профессор научно-исследовательского в прошлом всесоюзного значения медицинского института имени Сеченова Ярош, занимающийся вопросами лечения с помощью климата, рекомендует мне приходить в институт для принятия процедур не коротким путём черезПоликуровский холм мимо мемориального кладбища, а пешочком сначала вдоль моря, минуя старую часть города, называвшуюся когда-то Воронцовской слободкой, с сохранившимися до сих пор слободскими улицами, и через Массандровский парк, воздух которого, как установлено учёными, является и сегодня уникальным по своим лечебным характеристикам. То есть дышать им ежедневно полезнее для организма, чем пить лекарства.
Мне, конечно, был известен этот изумительный по красоте парк, охраняемый в настоящее время как памятник садово-парковой архитектуры начала прошлого столетия. Но я ничего не знал о его специфических свойствах. И теперь я с гораздо большим удовольствием стал посещать его, восхищаясь ветвями-бивнями гигантских секвой или мамонтовых деревьев, нежной зеленью голубой ели, могучим ливанским и спорящим с ним по красоте атласским кедрами, пышными древовидными можжевельниками, поражаясь кустам кизильника, пылающего пучками красных ягод, и вечнозелёной калины, усыпанной брошками белых цветов.
Да разве можно спокойно пройти мимо зарослей дикого бамбука, так напоминающего африканские джунгли, или привычного для Крыма кизила, распустившего свои бледно-розовые лепестки в январе месяце? Или вдруг я набрёл на целую плантацию подснежников, среди праздничной белизны которых неожиданно оказывались яркие, как огонь, ягоды иглицы. Благоухал ароматами лекарственный розмарин, привлекающий к себе внимание разбуженных медовыми запахами пчёл.
Скворцы, синицы, сойки, дикие голуби да перелетающие с дерева на дерево алеутские белки сопровождали меня повсюду, то обгоняя, то отставая и постоянно ловко прячась от объектива моей камеры.
Однако каждый день приходя в этот удивительный мир веками почти не меняющейся жизни, мне приходилось возвращаться в город, наполненный в этот мой приезд всяческими неожиданностями. Порой мне казалось, что совершенно не знаю этого города – он то ли внезапно вернулся в далёкие сороковые годы моего детства, то ли совершил другую метаморфозу, исказив любимый мною образ.
Проснувшись утром в квартире моего брата, в отличие от меня никогда не уезжавшего надолго из Ялты, я неожиданно услышал знакомый до боли с детских лет крик сильного женского голоса: "Мо-о-ло-ко-о!". Вскочив с кровати, подумал, что приснилось прошлое. Но голос опять запел: "Мо-о-ло-ко-о!".
Выглянул в окно, в которое с высоты пятого этажа как всегда вливалась сначала синева моря, а потом уж в глаза бросалась зелень кипарисов, под которыми я и увидел миловидную девушку, начинавшую торговать, но не с ручной тележки с бидоном, как лет сорок пять тому, а вытащив бутылки с молоком, банки со сметаной и кули с творогом из стоявшей рядом легковой машины иностранной марки.
Нет, квартира моего брата не на окраине города. От неё ровно пять минут ходьбы до набережной. И магазины с молочными продуктами расположены со всех сторон. Тем не менее, в магазине, может быть, ещё нет того, что вам надо, или оно уже кончилось, а тут подвезли прямо к дому – никуда ходить не надо. Правда, у продавца с машины нет ни медицинского сертификата, ни гарантии качества, так это уже ваша забота – верить или проверить.
Это в прошлые уже времена государство решило взять на себя ответственность за здоровье каждого, и запретило несанкционированную торговлю. А сейчас демократия в том заключается, что каждый сам за себя в ответе. Потому ты сегодня один на один с торговцами, которых тысячи и тысячи, как в знакомой детской игре "Веришь – не веришь", когда тебя могут обмануть или нет, а твоя задача угадать. К сожалению, не каждому удаётся быть хорошим отгадчиком, и узнают об этом чаще после отравлений или других неприятностей.
Каждый день я спускаюсь с Ленинградской улицы и прохожу мимо знаменитого прежде кинотеатра Сатурн. Помню, каким событием было его строительство, и как поразил он обывателей маленького городка своим широкоформатным экраном. Какие чудные кинофестивали проводились, и как трудно бывало достать билеты не только на зарубежные, но и на наши советские фильмы. Сейчас уже почти нет любителей кино, и потому в Сатурне разместился ночной клуб, а в подземных переходах и на досках объявлений можно увидеть приглашение девочкам с такого-то времени и по такое-то приходить бесплатно, а в более позднее с некоторой оплатой. Девочки знают, зачем их приглашают.
За спиной кинотеатра, подальше от глаз, мусорные ящики. На них никто бы не обращал внимание, если бы не жалкие фигуры нищих, копошащихся в поисках съестного и того, что выброшено, но может ещё иметь ценность для продажи. Нищий стало профессией. У опытных собирателей имеются специальные длинные железные крючки, которыми легко ворошить мусор и поддевать понравившееся на первый взгляд. Охотники за отбросами зорко следят издали за невысокими домами без мусоропроводов в ожидании появления очередного жильца с пакетом мусора и тут же направляются к месту сброса, если рядом нет опасного, более сильного конкурента. Здесь своя, особая жизнь со своими специфическими правилами.
В прежние времена люди, которым хотелось подзаработать, не шастали по помойкам, а пытались частным порядком делать пёстрые галстуки или добывать со дна моря раковины, чтобы продавать их многочисленным туристам. Эта деятельность тогда не только не поощрялась, но и запрещалась. Теперь же всё разрешено, однако радость это доставляет далеко не всем.
Каждое выгодное торговое место, прежде чем будет кем-то занято, должно быть хорошо оплачено либо государственным службам, что, разумеется, понятно, либо тем, кто причисляет себя к бессмертной мафии или, проще, к рэкету, что уж совсем непонятно по прежним советским меркам. За все удовольствия надо платить, но не всем эти удовольствия по карману, вот и плетутся немощные, бывшие защитники отечества, ставшие пропойцами или просто моральными инвалидами, к свалкам да контейнерам с мусором.