Персики для месье кюре
Шрифт:
— Что снова привело вас сюда?
Она пожала плечами:
— Да так, ничего особенного. Просто заехали, и все.
— Ясно.
Значит, она еще не слышала. А может, слышала и теперь просто со мной играет? Мы ведь расстались тогда при весьма неопределенных обстоятельствах; вполне возможно, она до сих пор имеет на меня зуб. И, между прочим, вполне заслуженно. Мало того, она имеет полное право даже презирать меня…
— Где же вы остановились?
Вианн снова пожала плечами.
— Я еще не уверена, что мы вообще где-нибудь остановимся. — Она снова посмотрела на меня;
— Вы тоже. Да вы совсем не изменились!
На этом обмен любезностями закончился. Я пришел к выводу, что о моих обстоятельствах ей ничего не известно, а ее приезд — именно сегодня! — это всего лишь совпадение. Ну и прекрасно! Возможно, так даже лучше. Да и что она может сделать? Одна-единственная, да еще женщина, да еще накануне войны?
— А что, моя шоколадная лавка на месте?
Этого вопроса я и боялся.
— Конечно, где же ей еще быть. — На нее я больше не смотрел.
— Правда? И кто же там теперь заправляет?
— Одна иностранка.
Вианн засмеялась.
— Ну да, «иностранка» из Пон-ле-Саул?
Близость наших приходов она всегда воспринимала как шутку. Хотя все наши ближайшие соседи свирепо блюдут собственную независимость. Некогда эти городки и деревни представляли собой bastides, [12] крошечные города-крепости в тесном сплетении таких же крошечных доминионов, а потому даже теперь в них еще сохранилось несколько настороженное отношение к любым чужакам.
12
Bastide (фр.) — укрепленный средневековый город на юго-западе Франции, в Провансе — просто деревенский дом.
— Но вам же захочется где-нибудь остановиться, — сказал я, не ответив на ее шутливый вопрос. — В Ажене, например, есть несколько хороших гостиниц. А если доехать на автомобиле до Монтобана…
— У нас нет автомобиля. Мы брали такси.
— Ясно…
Карнавал близился к концу. Я видел, как по главной дороге проехала последняя повозка; она вся, от оглобель до задней стенки, была завалена цветами и покачивалась, точно пьяный епископ в полном облачении.
— Вообще-то я думала, что можно было бы остановиться у Жозефины, — сказала Вианн. — Если, конечно, у нее в кафе найдется комната.
Я натянуто улыбнулся.
— Полагаю, это возможно.
Я понимал, что веду себя нелюбезно. Но позволить ей остаться здесь в столь чувствительный для меня период значит испытывать совершенно ненужные дополнительные волнения. И как это она всегда ухитряется появиться в самый неподходящий момент…
— Извините, но у вас, похоже, что-то случилось?
— Что вы, отнюдь нет! — Я постарался изобразить лучезарную улыбку. — Просто сегодня праздник Святой Девы Марии, и через полчаса начинается месса…
— Ах, месса… Хорошо, тогда и я с вами пойду.
Я так и уставился на нее.
— Но вы же никогда не ходите к мессе!
— Я подумала, что неплохо бы заглянуть в свой бывший магазинчик. Так просто. Вспомнить былое.
Мне стало ясно, что ее не остановить, и я приготовился к неизбежному.
— Но вашей chocolaterie больше не существует, — сказал я.
— Я и не думала, что она сохранится. И что же там теперь? Булочная?
— Не совсем, — сказал я.
— Ничего, надеюсь, хозяин лавки меня все-таки впустит — просто посмотреть.
Я тщетно пытался скрыть замешательство, она, конечно же, заметила это и спросила:
— В чем дело?
— Ну… я не уверен, что это хорошая идея…
— А почему? — Она не сводила с меня вопрошающих глаз.
Ее рыженькая дочка, присев рядом на корточки, превратила свою дудку в куклу и, бормоча себе под нос что-то невнятное, заставляла ее маршировать по пыльной дороге. Вполне ли она нормальна? — подумал я. Впрочем, я никогда не видел в детях особого смысла.
— Люди, которые там живут, не слишком дружелюбно настроены, — сказал я.
Вианн только рассмеялась в ответ.
— Надеюсь, я сумею с ними поладить, — сказала она.
И тогда я пустил в ход свой последний козырь:
— Это иностранцы.
— Ну, так и я тоже, — сказала Вианн Роше. — Я уверена, мы отлично договоримся.
Вот как вышло, что в день Пресвятой Девы Марии к нам снова занесло ветром эту женщину — с ее умением все переворачивать вверх дном, с ее мечтами и с ее шоколадом.
Глава восьмая
Воскресенье, 15 августа
Карнавал закончился. Дева Мария в своем праздничном убранстве снова вернулась на церковный постамент; с нее сняли золоченую корону и спрятали до следующего года, да и венок на ней уже начал увядать. Август в Ланскне жаркий, а ветер, дующий с гор, еще больше иссушает тамошние земли. Когда мы вчетвером добрались наконец до церкви Святого Иеронима, тени успели стать гораздо длиннее, а солнце освещало лишь самую верхушку церковного шпиля. Колокола звонили, созывая народ к мессе, и толпа уже вливалась в двери храма: старушки в черных соломенных шляпках (изредка, правда, на шляпах встречались то лента, то пучок вишен, призванные хоть как-то смягчить полжизни, проведенные в трауре); старики в беретах, которые делали их похожими на школьников, лениво плетущихся в школу. Старики, наспех пригладив водой из колонки седины, старательно зачесали их назад и надели воскресные башмаки, которые уже успела покрыть желтая пыль. На меня никто даже не посмотрел. Да и мне никто в этой толпе знакомым не показался.
Рейно, шедший чуть впереди, оглянулся через плечо, и мне показалось, что в его повадке есть нечто неуверенное; да и шел он в сторону церкви как-то неохотно, хотя движения его были по-прежнему четкими и собранными; я заметила, что он еле переставляет ноги, словно ему хочется продлить путь. Розетт тоже утратила весь свой энтузиазм — вместе с пластмассовой дудкой, которая развалилась где-то по дороге. Анук шла впереди, и в одном ухе у нее был наушник айпода. Интересно, подумала я, что она слушает, затерявшись в этом своем, личном, мире звуков?