Персональный бог. Том 1
Шрифт:
К вечеру следующего дня к его клетушке приплелся какой-то хрен. Толстая и лысая морда, закутанная в балахон из серой ткани. Ткань балахона была такого качества и чистоты, что портовые докеры на верфи Фелиса эдакое тряпье и в печи бы сжечь поостереглись, побоявшись или взрыва или отравления. Беседовал этот зачуханец с Корсу очень недолго. Скорее всего по причине того, что беседа больше походила на разговор немого с глухим. Он что-то спрашивал, но оборотень языка не знал. Корсу ему пытался отвечать, но абориген тоже ничего не понял, накарябал что-то в бумажке, да и удалился поспешно. Из всего общения с местными носителями разума, оборотень понял только одно – они решили, что его зовут
"Идиоты…"
Еще через день Корсу выволокли из клетки. К тому моменту в лагере, куда попал песец уже во всю наблюдалась какая-то нездоровая суета, мимо постоянно пробегали солдаты с самым что ни на есть озабоченным видом.
Только сейчас оборотень узнал причину тревоги среди обитателей лагеря. Вдалеке, по правую сторону, возвышалась колоссального размера каменная крепость – с башнями, высокой стеной и частоколом зубцов на ней. А вот по левую руку была морская гавань, и в ней происходило нечто интересное. Все пространство моря было занято кораблями, которые вели сражение. Огромные пузатые парусники с крупными квадратными парусами на трех мачтах противостояли натиску мелких и юрких суденышек с треугольным парусом на единственной мачте. Мелких суденышек было во много раз больше. Они облепили крупные корабли со всех сторон по две, три, а кое-где и по четыре штуки каждый. И некоторые большие парусники уже были объяты огнем. Но и у мелких корабликов хватало потерь.
Корсу, понукаемого тычками древка копья в спину, погнали вперед, за пределы лагеря, где уже находилась толпа таких же оборванцев, как и он. Одета вся эта публика была разношерстно, но одинаково убого. Активно работая древками и дубинками, солдаты согнали всех в кучу наподобие стада и начали строиться уже сами. Быстро выровнявшись в две шеренги и ощетинившись рядами копий, солдаты выставили щиты, и крича что-то малопонятное, но очень злое, начали шаг за шагом теснить неорганизованную толпу в сторону берега. Многие из оборванцев с криками побежали. Сорвался в бег и оборотень. В аккурат в сторону бухты, где из многочисленных, причаливших к берегу, суденышек уже сходили на берег отряды противника, изображая, что-то похожее на строй.
До противника не добежал никто. За воплями оборванцев и криками вояк, Корсу не сразу расслышал топот. Когда же он повернулся на ставший уже хорошо различимым звук, то увидел, что со стороны крепости, поднимая клубы пыли, прямо на них неслась конница. Со страха песец уже не понимал, что он орал и куда бежал. Внезапно прямо перед ним возник конный воин с насаженным на длинное древко топором. Противник, не сбавляя хода, резко опустил топор на голову Корсу и… промахнулся. Его конь, шарахнувшись в последний момент в сторону от солдатского копья, сбил прицел всаднику. В итоге в голову Корсу прилетело не тяжелым заточенным колуном, а длинным древком. Ноги оборотня подломились и он рухнул на прибрежную гальку лицом вниз, успев ощутить дикую боль во рту до того, как погас огонек сознания в его голове.
***
День десятый. Хотя, может быть и двадцатый? Или тридцатый? А может там снаружи, за шершавой кладкой каменного мешка, за тяжелой дубовой дверью, и не день вовсе? Холодная осенняя ночь или ранний рассвет? Не получается вести счет дням, когда видишь перед собой только темноту. Что тут еще можно посчитать? Разве что оставшиеся зубы? Да и с их подсчетом дела обстояли не лучше. Хоть их и осталось явно больше десятка, но как сосчитать сколотые пеньки, водя по ним распухшим языком? Правильно, никак. Только и остается, что находиться в блаженном неведении. Пожалуй, единственное блаженное, что осталось у оборотня в последнее время. Кто там говорил, что без еды можно обходиться четыре недели? Наглое вранье. Если вас не кормят первую неделю – это просто означает, что никто вам не даст прожить оставшиеся три.
В темнице было холодно. Корсу на своей шкуре пришлось узнать, каково сидеть почти голым на каменном полу, без намека на подстилку. Даже для скота в хлеву о подстилке заботятся. Хотя, это же скот, от него польза есть. От пленника, практически глухонемого из-за незнания языка, пользы никакой, вот и не озаботились. Даже ведро отхожее не поставили. Хоть и толку от него чуть. Не шибко потаскаешься к ведру, когда руки и голова в колодках.
Колодки… Колодки – это сущий кошмар! Чертовы деревяхи не только удерживают пленника, хотя это их основная задача. Но в них просто невозможно лежать! Тот, кто их придумал был гением садизма. Браво! Маэстро, музыку! Зачем палач, когда узник сам себя запытает до смерти, таская на себе эти проклятущие деревяшки.
Размышления песца прервали тяжелые шаги за дверью и скрип засова. Он сам, и трое его сокамерников, жавшиеся по стенам, даже дышать перестали. Все знали, для чего сюда приходят стражники; сейчас схватят одного из них и вытащат наружу. Узники уже знали, что пыточное отделение тут прямо по соседству. Прошлый раз выволокли мужика в высоких кожаных сапогах, который сидел тут еще до них. Что с ним делали они могли только гадать, но по тому, как он долго и пронзительно орал, всем было понятно, что его там явно не плюшками баловали.
В этот раз сложившийся тюремный ритуал был нарушен – в темницу вбежало не меньше десятка солдат. Похватав пленников и под их скулеж уложив их на брюхо, солдаты быстро снимали колодки и вязали ослабевшие руки узников за спинами. Связанных узников хватали под руки и вытаскивали за дверь. Дошла очередь и до Корсу. Подошедший к нему воин с размаху влепил ботинком в живот, от чего у оборотня глаза вылезли на лоб, а второй тюремщик резко потянул за колодку вниз, укладывая оборотня на пол. Пара секунд и колодка снята, но затекшим до задубевшего состояния рукам, не дали отойти. Заломив их за спину, до хруста в суставах, солдаты спешно перетянули кисти веревкой. Корсу завопил от дичайшей боли, а его глаза мгновенно заполнились слезами. В ответ на его крик, один из пришедших наотмашь засадил по голове оборотня только что снятой с него половинкой колодки, от чего в голове Корсу тут же все поплыло.
Показавшийся ярким, после сумрака каземата, дневной свет опалил его глаза, заставляя зажмуриться, хотя на улице было пасмурно, а с неба накрапывала мелкая морось.
Вопреки ожиданиям пленников, их не потащили на главную площадь крепости, чтобы казнить под крики беснующейся толпы. Подхватив под руки, их проволокли какими-то задворками к длинному бараку, находящемуся у самой крепостной стены. От входа в него умопомрачительно пахнуло едой. Запах вареного мяса вперемешку с ароматом овощей мгновенно заставили пустой желудок оборотня скрутиться в тугой узел.
Посреди небольшого, огороженного со всех сторон, дворика перед бараком стояло длинное, выдолбленное из дерева корыто, в которое обычно фермеры льют воду для скотины. Когда Корсу усадили перед ним на колени, там уже сидели все трое его соседей по камере. Скосив глаза, песец увидел, как из барака показался здоровенный черный детина в перепачканном пятнами, кожаном фартуке. В одной руке он держал здоровенный блестящий нож. Сердце Корсу пропустило несколько ударов, а в его голове моментально закрутились нехорошие мысли. Нет, он прекрасно понимал, что его притащили сюда не для вручения цветов; но от осознания дальнейшего развития событий, его охватил такой ужас, что он едва не потерял сознание.