Перстень Царя Соломона
Шрифт:
Потом он заявил, что это все мелочи и баловство, и извлек откуда-то самое ценное, хотя и в ржавчине. Привирал, конечно, не без того. Например, я так и не понял, почему древняя сабля, от которой ныне остались лишь ржавый обломок клинка и рукоять, непременно принадлежала самому князю Андрею Курбскому, а другая, которую он даже побоялся вынимать из целлофанового мешочка, князю Старицкому. Кто спорит – оба эфеса очень древние, но почему он решил, что ими владели непременно они, если на них не было никаких надписей?
Словом, имел неосторожность усомниться, вот и получил по полной программе. И поделом – не стоит давить пьяному человеку на любимую мозоль. В результате Анд – рей принялся незамедлительно рассказывать, что именно в этих местах князь Старицкий, перед тем как его вызвал к себе двоюродный брательник, который прозывался Иоанном Грозным, запрятал все свои сокровища. Потом Голочалов отвлекся, как это обычно бывает, и принялся повествовать про остальные чудеса тех мест. Вот тут-то мне в голову и стрельнула эта шальная идея. Это сейчас я понимаю, что была она, мягко говоря, далеко не самая удачная, но тогда, после внушительных доз, принятых на грудь…
Это ведь у американцев люди не видят друг друга двадцать – тридцать лет, а потом, встретившись, хлебнут по пятьдесят граммов виски, да и то разбавят содовой – наверное, чтоб отбить запах самогонки,- и опять разбегаются как тараканы. Но им простительно. Недаром говорят, что корова, жующая на лугу жвачку, отличается от американца, жующего жвачку, только тем, что в глазах первой наблюдаются зачатки разума.
Так вот, я тогда был как американец, только без жвачки. Хотя нет – проблески имелись. Значит – корова. А как иначе, если мы с ним вначале опрокинули мою литровую, которую я привез из Новокузнецка, а потом он выкопал откуда-то еще одну, и такую же увесистую. Вдобавок по закону подлости у него в квартире что в холодильнике, что на кухонном столе, что в шкафах – шаром покати. Про кастрюли на плите вообще молчу. Короче, настоящий русский человек, который закуску носит исключительно с собой, то бишь рукав, а в доме пользуется казенной, то есть водой из-под крана. Вообще в Москве она гнусная, но если запивать водку, то сойдет.
Словом, идея с пьяных глаз виделась мне красивой и нарядной, как новогодняя елка, и заключалась в том, чтоб собрать друзей и провести мальчишник в пещере. А что? Дни стоят теплые, летние, хотя и конец августа, да и костерчик можно запалить, если что, романтики пруд пруди.
Правда, когда узнал, где именно находится самая подходящая, то слегка приуныл. Это ж надо переть два часа с Ленинградского вокзала электричкой до Твери, а потом восемьдесят километров автобусом до Старицы, ну и там дальше энное количество километров пешком.
– Далече, старче,- заметил я Андрею.- Может, выберем что-нибудь поближе?
Это, как я потом понял, была последняя здравая мысль, которую мой мозг, невзирая на изрядное количество выпитого, каким-то чудом ухитрился выплеснуть мне на язык. Наверное, как у умирающего – прощальный прилив сил перед летальным исходом.
– Зато там знаешь сколько всего интересного! – взвился Голочалов, который успел так вдохновиться этой моей идеей, что был готов идти как танк сквозь все преграды.
Рассказывал он про пещеру еще с полчаса, после чего я выдал последнее возражение:
– А не заблудимся?
– Так у меня же карта имеется,- заулыбался он и тут же, метнувшись почему-то в холодильник, извлек с верхней полки бумажный лист, аккуратно засунутый в файл.- Гляди! – горделиво бухнул он его передо мной.
Карта была не старинной, а самой что ни на есть современной. Точнее, я бы назвал ее схемой подземных ходов и выходов. Правда, начеркано было густо. Паучья паутина по сравнению с этими разводами – прямая линия. И как он только в ней ориентировался?
Крестиков, которыми принято отмечать места с сокровищами, я поначалу не заметил, но потом нашлись и они, даже целых четыре. Два зеленых, еще один – красный и последний – черный. Ткнув в них пальцем, я многозначительно произнес: «Места, где бабушка Тохтамыша зарыла свои брюлики. Угадал?» Андрей заулыбался и уклончиво ответил, что, мол, просто там имеет смысл покопаться еще, потому они и зеленые – цвет надежды.
– А вот это? – спросил я и ткнул в красный крест.
– Опасно там, – пояснил он.- Обвал может произойти.
Черный я оставил напоследок. Просто стало любопытно – если красный у нас цвет опасности, то что тогда означает этот?
– А тут,- отвечает Голочалов,- смерть живет.
– Призрак, что ли, зловещий? – уточняю я.- Всадник без головы, ратник без ног, Иоанн Грозный с посохом или товарищ Джугашвили с трубкой?
– Нет,- говорит Андрей.- Призраков там нет. Зато есть Серая дыра, куда ходить нельзя.
– Понимаю. Радиация повышенная, или потолок может обвалиться.
– Да нет,- вздохнул бывший выпускник славного десятого «А» класса.- Хорошо там с потолком. Хоть и земляной, но крепкий. И радиация в норме. Ни на один микрорентген не превышает обычный фон. К тому же не всегда эта дыра опасная. Когда в ней пусто, то можно пройти и дальше, хотя ничего интересного не увидишь. Там буквально еще метров десять и тупик. Ну разве что родничок, который из стены бьет и куда-то вниз уходит, вот и все.
– Загадочный тупик,- промычал я многозначительно.- Ручей с живой водой, охраняемый страшным Мордором в союзе с отвратительными орками.
– Ручей обычный. И вода в нем самая простая, только вкусная. Драконов и орков тоже никто не видел. И тупик обыкновенный,- отмахнулся Андрей.- Но это в обычное время. А бывают дни, когда в том проходе образуется туман. Густой такой. Вот тогда-то туда лучше не соваться.
– Почему? – удивился я.- Ядовитые газы?
– Да нет,- вздохнул Голочалов.- Если сунуть в него одну голову, то с тобой ничего не случится, проверено. Просто не видно ни зги, вот и все. А вот если залезть туда целиком или хотя бы по пояс, назад уже не выберешься.