Пертская красавица, или Валентинов день
Шрифт:
— Вот вы как на это смотрите, ваше высочество! — воскликнул граф, и его легковерная надежда войти в милость при дворе, слишком поспешно пробужденная, вмиг угасла. — Что ж, Джордж Данбар знает, что ему делать!
Он тихо побрел прочь с досадой на помрачневшем лице. Так из двух наиболее могущественных представителей шотландской знати — ив такую пору, когда аристократия подчинила своему влиянию престол, безрассудный наследник создал себе двух врагов: одного — своим надменным вызовом, другого — беспечным небрежением. Его нисколько не смутило, что граф Марч удалился: он даже
Принц продолжал беззаботный разговор с оружейником, который, как искуснейший мастер в своем ремесле, был лично знаком со многими вельможами и царедворцами.
— Мне нужно кое-что тебе сказать, Смит… Ты не можешь закрепить в моей миланской кольчуге выпавшее кольцо?
— Пожалуйста, ваше высочество, починим не хуже, чем, бывало, моя матушка поднимала спустившуюся петлю в своем вязанье. Миланец не отличит моей работы от своей.
— Отлично! Но сейчас мне требуется от тебя другое, — спохватился принц. — Вот эта бедная певица… Ее нужно, мой добрый Смит, поместить в надежном укрытии. Как истинный мужчина, ты должен заступиться за женщину — и ты отведешь ее в безопасное место.
Генри Смит был, как мы видели, достаточно смел и скор там, где требовалось скрестить клинки. Но было в нем и самолюбие добропорядочного мещанина, н ему не хотелось ставить себя в такое положение, которое его благонравным согражданам могло показаться двусмысленным.
— Извините, ваше высочество, — сказал он, — я только бедный ремесленник. И хотя моя рука и меч всегда к услугам короля и вашего высочества, я не дамский угодник. Ваше высочество найдете среди своих приближенных рыцаря или лорда, которому будет по душе разыграть из себя сэра Пандара из Трои — это слишком рыцарская роль для скромного Хэла из Уинда.
— Гм… так! — замялся принц. — Мой кошелек, Эдгар… (Его камергер что-то ему шепнул.) Верно, верно, я его отдал бедняжке… Я достаточно знаком с вашим обычаем, сэр Смит, и вообще с ремесленным людом, и мне известно, что сокола на пустую руку не приманишь, но я полагаю, мое слово стоит не меньше, чем добрая кольчуга: за эту пустячную службу ты получишь сполна стоимость лучшего панциря и мою благодарность в придачу.
— Вашему высочеству, может быть, и знаком кое-кто из ремесленников, — сказал Смит, — но скажу со всем почтением, плохо вы знаете Генри Гоу! Он по вашему приказу послушно выкует вам доспехи или вынет меч из ножен, но служить по части женских юбок — этого он не умеет.
— Слушай ты, упрямый пертский мул, — сказал принц, не удержавшись от улыбки перед строгой щепетильностью честного горожанина, — девчонка значит для меня так же мало, как и для тебя. Но в досужую минуту, как тебе расскажут все вокруг, если ты сам не видел, я мимоходом оказал ей внимание, за которое бедняжка может теперь поплатиться жизнью. Тут нет никого, кому я спокойно доверил бы защитить ее от наказания ремнем и тетивой: эти скоты с границы, приспешники Дугласа, засекут ее до смерти ему в угоду.
— Когда так обстоит дело, милорд, она вправе искать защиты у каждого честного человека. А так как она ходит в юбках (хоть им бы лучше быть подлинней и не такого дурацкого вида), я беру на себя защитить ее, насколько это под силу одному человеку. Но куда прикажете ее отвести?
— Ей-богу, не знаю, — сказал принц. — Отведи ее в дом к сэру Джону Рэморни… Впрочем, нет, нельзя… он нездоров, и вообще по некоторым причинам… Отведи хоть к черту, лишь бы она была в безопасности, и ты очень обяжешь Давида Ротсея.
— Мой благородный принц, — сказал Смит, — я думаю — опять-таки при всем моем к вам почтении — лучше и впрямь поручить беззащитную женщину заботам черта, чем сэра Джона Рэморни. Однако хоть черт, как и я, работает с огнем, мы с ним в гости Друг к другу не хаживаем, и, положась на помощь святой церкви, я надеюсь, что никогда не заведу с ним дружбы. Но как я проведу ее через монастырский двор и дальше по улицам в этаком маскарадном наряде — вот задача!
— Через двор, — сказал принц, — вас проводит этот добрый монах, — он ухватил за рясу первого, кто подвернулся, — брат Николас… или Бонифаций…
— Смиренный брат Киприан, — подсказал монах. — И вы можете располагать им, ваше высочество.
— Да, да, брат Киприан, — подхватил принц, — да! Брат Киприан выведет вас каким-нибудь известным ему потайным ходом, а потом он со мною увидится, чтобы принять благодарность принца за услугу.
Церковник поклонился в знак покорного согласия, а бедная Луиза, которая, пока договаривались, то и дело переводила взгляд с одного на другого, теперь поспешила ввернуть:
— Доброму человеку не будет неловко за мой глупый наряд — у меня есть на каждый день дорожная накидка.
— Что ж, Смит, тебе предлагают для покрова капюшон монаха и женскую накидку. Я был бы рад, когда бы все мои слабости были так надежно укрыты! До свидания, честный человек. Я отблагодарю тебя после.
И, словно опасаясь новых возражений со стороны Смита, он быстро вошел во дворец.
Генри Гоу стоял, ошеломленный навязанным ему поручением, грозившим двойной бедой — с одной стороны, вовлечь его в опасную переделку, с другой — возбудить не менее опасное злословие, а то и другое вместе в его новом положении, да еще при его постоянной готовности лезть в драку, могло, как он предвидел, изрядно повредить ему на пути к его заветной цели. Но в то же время оставить беззащитное создание на произвол жестоких гальвегианцев, разнузданных приспешников Дугласа, — такой мысли мужественный оружейник не мог допустить ни на миг.
Его вывел из раздумья певучий голос монаха. Растягивая слова в том безучастии, подлинном или притворном, какое святые отцы неизменно выказывают ко всему земному, брат Киприан попросил их следовать за ним. Со вздохом, очень похожим на стон, Смит двинулся вперед и, делая вид, будто идет сам по себе, независимо от монаха, прошел вслед за ним в монастырь, а оттуда — в заднюю калитку, которую монах, оглянувшись только раз через плечо, оставил для них открытой. Последней шла Луиза: быстро подхватила она свою корзиночку, кликнула собачонку и радостно зашагала по дороге, обещавшей избавление от опасности, которая казалась только что и грозной и неизбежной.