Первая Галактическая (сборник)
Шрифт:
Они с Яной были рабами машин. Каждый их вдох, каждая секунда жизни может быть дана и отобрана электронно–механическими монстрами.
— Нет!.. — непроизвольно прошептал он.
Яна удивленно повернулась.
Семка окончательно пришел в себя. Он не верил и не хотел верить, что отец был одним из тех, кто обрек его на такую жизнь. И он не был рабом машин. Он их хозяин. Он из расы создателей.
Мальчик не мог и не собирался облекать свои мысли в слова. Он чувствовал все, о чем думал. Он испытывал боль, и из нее рождалось ощущение несправедливости, униженности, и оно, в свою
— Пойдем обедать, — позвала Яна, перебирая пальцами его спутанные волосы.
Семка полулежал, почти утонув в непомерно большом и мягком кресле.
— Мне не хочется. Может, попозже?
Яна кивнула, искоса взглянув на мальчика. Она как будто впервые увидела это задумчивое лицо. Она не обиделась и не удивилась, по себе зная, как трудно порой возвращаться в реальность после инъекций антистрессового препарата, который вводила автоматика жизнеобеспечения. Она сама много раз приходила в себя в этом же кресле, чувствуя, как голова пухнет от массы новой информации. Она не знала лишь той разницы, что разум Семки, ориентированный на выживание, уже успел увязать все новое, что узнал о мире и людях, со сфероидом и сделал очевидные выводы, которые никогда не приходили ей в голову.
— Ну ладно, — она вздохнула и неслышно, как и вошла, выскользнула из библиотеки.
Семка не заметил ее ухода.
Он встал и подошел к полкам, на которых длинными рядами стояли книги. Сейчас, несмотря на опустошенность и головную боль, ему хотелось самому, без посредства машины воспринять какую–нибудь информацию. Он бегло просмотрел корешки, но ни один не привлек его внимания, пока взгляд мальчика не наткнулся на толстую стопку пластбумаги, скрепленную самоклеящейся лентой.
«Бортовой журнал, — прочел он. — Колония «Остров Надежды». Начат 10.07.2607 по Галактическому календарю».
Он вернулся за стол и с замиранием сердца перевернул первую страницу. Что–то подсказывало ему, это именно то, что он бессознательно искал на книжных полках.
Глаза мальчика скользнули по отпечатанным на принтере строкам:
«10 июля 2607 года. Нас тридцать два человека. Двадцать девять мужчин и трое женщин. Это все, что осталось от экипажей полутора тысяч звездолетов, принимавших участие в битве…»
Семка не заметил, как с головой погрузился в чтение.
Ему казалось, что он видит их — непримиримых врагов, которые сумели не только встретиться в недрах сотрясающегося от взрывов и столкновений сфероида, но и протянуть друг другу руку.
Скользя взглядом по ровным строкам, он познал бездну их отчаяния, муки и надежды, ведь только такая жизнь была близка и понятна ему.
Они приварили друг к другу несколько более или менее целых кораблей, соединили их тамбурами, загерметезировали и назвали свой маленький мирок средь бурлящего ада Островом Надежды.
Он читал и непроизвольно представлял их в этих стенах, словно эти люди вдруг вернулись сюда, проходя перед мысленным взором мальчика вереницей призраков…
Они не опустили руки. Страница за страницей он наблюдал их борьбу, конфликты, дружбу, любовь и ненависть. Люди, брошенные посреди Великого Ничто, постепенно понимали всю чудовищность своей войны, словно пелена в муках падала с их глаз.
«19 декабря 2607 года. Наконец отыскали и с трудом отбуксировали к базе пригодный к ремонту корабль. Это малый рейдер типа «LX». Придется очень многое переделывать на борту, восстанавливать все внешние коммуникации, локационную систему и т.д. Работы по горло. Сфероид продолжает трясти, но уже реже. Мы почти не отходим от базы, даже в поисках этого корабля не решились отойти далеко. Сергей уже предупредил всех об активированных боевых роботах, на которых наткнулся во время своих вылазок. Слава Богу, он кибернетик и успел обезвредить машины, иначе бы всем нам — крышка. Страшно подумать, сколько боевых машин стоят вот так в ожидании своего часа.
Нужно убираться отсюда, чем быстрее, тем лучше. Это место не просто нагоняет дрожь, оно вопит на весь космос о том, что мы — безумны».
И все–таки это случилось. Они не знали, кто или что послужило первым камушком, сорвавшим лавину, но спустя три месяца, в самый разгар работ по восстановлению рейдера, сфероид потрясли первые взрывы войны машин. Люди принялись лихорадочно действовать. Они ускорили ремонтные работы, одновременно возводя защитные сооружения вокруг колонии, но бои между машинами уже охватили весь сфероид, и разрозненные группы роботов то и дело прорывались через защиту, сея разрушение и смерть.
Это была жестокая и неравная борьба… Семка с трудом мог представить те дни, когда машины кишели повсюду. На его памяти их было уже не так–то и много — взаимное истребление между роботами шло именно тогда, когда разыгралась трагедия Острова Надежды.
Люди, населявшие крохотный мирок, страстно хотели жить, но гибли… Они верили, что вырвутся, и сражались, пока их не осталось всего двое. Ими были родители Яны, чьи сожженные тела он видел в тамбуре, рядом с изуродованной боевой машиной…
Семка перевернул последнюю страницу. Он был раздавлен…
Только сейчас он окончательно понял, откуда взялась Яна и кто он сам. Его отец пережил трагедию, худшую, чем судьба Острова Надежды. Ведь он был один.
А мама?
Семка сокрушенно покачал головой в ответ своим мыслям. Он ничего не знал о ней…
Повернувшись в кресле он хотел встать, но его взгляд вдруг уперся в застывшую на пороге библиотеки фигуру.
Это был Андор.
Реакция. Мышечная реакция, без участия разума, выработанная годами борьбы… «MG» легко выскочил из захватов силовой кобуры, и короткий ствол взметнулся вверх.
Андроид не дрогнул. Он стоял в дверном проеме, удивительно, до дрожи похожий на человека, но в то же время сверкающий сталью, как самая смертоносная из машин.
— Здравствуй, Андор, — произнес Семен, опуская оружие.
— Здравствуйте, сэр! — Андроид перешагнул порог библиотеки. — Я рад, что вы вернулись.
Семка знал, что не будет стрелять.
Андор сел в кресло напротив. Мальчик смотрел на отливающую серебром броню, лицо с человеческими чертами, знак на груди, означающий саморазвивающуюся киберсистему последнего поколения, и самые противоречивые чувства шевелились в его душе.