Первая Галактическая (сборник)
Шрифт:
В конце коридора начали медленно открываться еще одни ворота и…
Великий боже, что за ними творилось!
Земля. За полтора года до событий на Дабоге
Невысокого роста человек стоял у занимающего всю стену панорамного окна, слушал, размышлял и одновременно смотрел вниз, в узкую, бездонную расселину улицы, которую, повторяясь на бесчисленных уровнях этажей, украшали сполохи разноцветных голографических реклам.
Стеклянные стены высотных зданий, чьи фасады образовывали безобразную, с его точки зрения, всемирно известную площадь Пяти Углов, поднимались вверх, к грязно–серым кислотным облакам. За стенами, как в аквариуме, можно
В последнее время прозрачные стены прочно вошли в моду, и даже власти Всемирного правительства не хватило, чтобы запретить такие фасады здесь, на бесконечно повторяющихся уровнях площади Пяти Углов…
Как будто вид этой требушины большого города может доставлять удовольствие или вызывать любопытство… — с нотками раздражения в мыслях, решил про себя он. — Огромный, тупой, своенравный муравейник, где каждый мнит себя крылатой маткой… — опять с досадой подумал он, но от окна не отошел — видимо, картина одновременно движущихся в замкнутых пространствах фигурок все же чем–то притягивала, завораживала его.
Джон Уинстон Хаммер считал себя человеком глубоко и прогрессивно мыслящим. В принципе он не ошибался в такой самооценке. С высоты собственного положения, будто с крыши небоскреба, многие проблемы видятся несколько иначе. Как человеческие фигурки сливаются на дне улицы в безликую, лишенную индивидуальностей серую шевелящуюся массу, так и отдельные драматические эпизоды политики теряют свою остроту, если наблюдать за ними с высоты неограниченной власти.
Если бы их только не накапливалось так катастрофически много…
Хаммер любил перечитывать классиков древности, и сейчас ему хотелось крикнуть собственным, отмеченным в мысленном ежедневнике проблемам так же просто, коротко и емко, как то делал незабвенный булгаковский Шариков:
В очередь, суки, в очередь!..
Вместо этого он усмехнулся, вполуха слушая монотонный доклад главы Национального разведывательного управления Земли:
— …по законам движения материальных тел через аномалию космоса мы, покидая орбиты Солнечной системы в гиперпрыжке, двигаемся строго по определенным силовым линиям, и, учитывая предельную дальность прыжка, можно обозначить три сотни вероятных для выхода в трехмерный космос точек. Все они в данный момент подвергаются тщательной разведке, но и на основании уже имеющихся в нашем распоряжении данных можно с уверенностью предсказать — все планеты, в радиусе одного светового года от такой точки выхода, окажутся либо безнадежно мертвы, либо уже колонизированы гиперсферными транспортами–невозвращенцами, покинувшими нашу систему четыре сотни лет назад. Таким образом, Вторая волна расселения в космосе уже не может быть инициирована с Земли иначе как в два этапа, по схеме: прыжок к существующей колонии, плюс «слепой рывок» в область неизведанного космоса…
Хаммер поморщился.
Глядя вниз, на забранный в сталь и стекло человеческий муравейник, он не мнил себя богом, отнюдь. Глава Всемирного правительства и одновременно — президент так называемого Земного альянса считал себя законченным реалистом, а значит, помнил и понимал: он сам когда–то вышел из чрева этого мегаполиса, который вмещал в себя десять миллиардов человек, — малую толику реального населения Земли. Муравейник жил по своим законам, и не стоило презирать
Наоборот, глядя вниз, сквозь толщу бронированного стекла, он слишком явственно ощущал неровный пульс этой жизни, по–своему любил ее, желал ей добра в той же степени, как и себе, потому что они оказались слишком тесно взаимосвязаны — миллиарды людей и стоящая над ними власть.
Любить, презирать, понимать и бояться одновременно — что может быть мучительнее и слаще подобного балансирования на краю бездны? Хаммер тонко ощущал собственную власть. Он отвечал за копошащихся вокруг маленьких членов непомерно огромного общества, которое вплотную подошло к черте самоуничтожения и теперь стояло, с нездоровым любопытством заглядывая в собственную могилу.
Ситуация складывалась простой и драматичной одновременно.
Миллиарды людей, запертые в границах Солнечной системы, не могли быть обеспечены работой, сносными условиями жизни, ресурсами в принципе. Сколько бы ни корячилось Всемирное правительство, дойдя до такого откровенного маразма, как перевод некоторых автоматизированных производств на частичный ручной труд, ситуация могла измениться только в худшую сторону. Бесчисленная армия потенциальных безработных уже составила практически восемьдесят процентов населения Земли и внутрисистемных колоний. Это были лишние люди, от рождения прозябающие на дотациях государства.
— Значит, мы не можем отправить их в космос?
Неожиданный вопрос не застал врасплох главу разведуправления.
— Сомневаюсь, что кто–то полетит, сэр, — без долгих колебаний ответил он. — Люди отвыкли от этого. Им не понравится, когда мы начнем запихивать их в морозильники и сплавлять, как четыреста лет назад, в сущую неизвестность, без обратного адреса.
— Да, я знаю… — ответил Хаммер, отходя от окна. — Идея добровольной колонизации изволила сдохнуть… — Он в задумчивости потер подбородок. — Дорогие предки подбросили нам хорошую свинью, верно? — мрачно пошутил он. — Они избавились тогда от бунтующей части населения очень ловко, но руководствовались при этом исключительно эгоистическим принципом «после нас — хоть потоп»…
Он неторопливо прошелся по обширному кабинету, остановился у рабочего стола, который окружали искусно декорированные под старинную мебель терминалы правительственной связи и консоли мощных сетевых компьютеров.
— Мы на краю бездны… — скорее для самого себя, негромко произнес он, выразительно постучав отполированным ногтем по столешнице рабочего стола, которая представляла в данный момент карту Земли с пульсирующими, неровными ареалами супермегаполисов. Инстинктивно поморщившись от вида пульсирующих аур перенаселенных городов, Джон Хаммер коснулся сенсора, расположенного в торце стола, и изображение на огромном плоском мониторе столешницы волшебно изменилось.
Оно наполнилось глубокой чернотой пространства, в котором ровным, немигающим светом чистого серебристого огня расплескалась объемная панорама далекого шарового скопления звезд.
— Подойдите, генерал, — негромко приказал Хаммер.
На фоне плотной россыпи серебряных пылинок зажглось с три десятка изумрудных огоньков. Они начинались у размытого края шарового скопления и тянулись в глубь уплотняющегося ядра звездного сообщества.
Это были колонии.
— Они не хотят принять эмигрантов с Земли, ведь так? — спросил Джон Хаммер, двумя руками опершись о край горизонтального экрана.