Первая линия. Рассказы и истории разных лет
Шрифт:
Однажды вечером Торир Вольноотпущенник пошел на берег по какой-то своей надобности и встретил там Йона Упрямца. Тот спросил, что нового, и Торир рассказал, как обстоят дела в хозяйстве. Йон выслушал его, долго думал, а потом сказал вису:
Лежат перины дракона в кладовых ясеня брани, липа колец довольна, но гложет сердце кручина.Торир удивился и сказал, что, дескать, хозяйство у Йона действительно богатое и жена такой жизнью довольна, а значит, и горевать не о чем. Тогда Йон сложил еще одну вису:
Плавают в пене прилива туши курганов мяса, а дуб разгула валькирий ячменнуюТогда Торир понял, что Йон не может добыть кита и очень этим недоволен. Но ничего не сказал и пошел домой. Там его встретила Сигню и спросила, что нового, но Торир промолчал.
Торир Вольноотпущенник молчал до самого Праздника Середины Зимы. А когда все домочадцы сели пировать, он сказал Йону Упрямцу, что, дескать, есть разговор и нужно выйти туда, где их никто не подслушает. Йон удивился, но отправился за Ториром во двор. Он знал, что Торир Вольноотпущенник не из тех людей, кому следует перечить. Во дворе Торир дал Йону амулет и сказал: дескать, тут вырезаны колдовские руны такой силы, что всякий кит, который подплывет достаточно близко к берегу, станет повиноваться владельцу амулета и выполнять все его приказы. Потом Торир Вольноотпущенник распрощался с Йоном. Он сказал, что выполнил наказ его матери, Золотой Хельги, помог ее сыну, чем мог, а теперь, дескать, его ждут великие дела. После этих слов Торир исчез. От него осталось много резаных рун и крашеных одежд, но в дом Йона Упрямца он больше никогда не возвращался. Некоторые достойные доверия люди говорят, что Торира видели в Винланде, среди людей Эрика Рыжего, а некоторые рассказывают, что Торир Вольноотпущенник заворожил одного могущественного конунга в Гардарике и тот исполнял все его прихоти и пожелания, пока Торир не умер от старости, но в этой саге о нем больше ничего не говорится.
После того как Торир Вольноотпущенник исчез, Йон Упрямец вернулся в дом и пировал до весны. А весной он пошел на берег, чтобы испытать чары Торира. Некоторое время ему это не удавалось, потому что близко не было ни одного кита. Но потом один кит подплыл достаточно близко к берегу. Это была самка, недавно родившая детеныша, и она очень разгневалась от такого обращения, но ничего не могла поделать: рунное заклинание лишило ее силы. Йон сперва хотел приказать киту выброситься на берег, чтобы можно было срезать с него мясо, но, когда он узнал, что перед ним самка, ему пришло в голову, что китовое мясо ели все люди из Китового фьорда, но никто в Исландии до сих пор не пробовал, каково на вкус китовое молоко. Он положил амулет в траву, поближе к воде, чтобы китиха не могла уплыть, а сам пошел домой за крынкой. Дома ему навстречу вышла жена и спросила, что нового. Йон ответил, что новостей, может быть, и не слишком много, зато сегодня на столе будет стоять крынка с китовым молоком. Жена удивилась и стала его расспрашивать. Йон Упрямец не стал рассказывать ей про амулет, а только сообщил, что намерен подоить китиху, и велел принести ему пустую крынку для молока. Сигню решила, что ее муж собирается заняться опасным делом, и захотела его отговорить. Она сказала, дескать, китовое молоко — дело хорошее, но следовало бы сперва съездить к законоговорителю и посоветоваться с ним: подобает ли почтенному мужу знатного рода тягать кита за сиськи? Будет ли это деяние считаться достойным и благородным поступком и не опозорит ли их род? На это Йон Упрямец ответил ей: дескать, если от какого-то дела выходит прибыток и польза хозяйству, значит, дело достойное, и нечего тут особо рассуждать. Сигню решила, что ему виднее, и ушла в свои покои, а Йон взял крынку и вернулся на берег.
Кит никуда не уплыл, потому что Йон оставил на берегу амулет с рунами. Йон обрадовался, спрятал амулет за пазуху, вошел в воду и подоил китиху. Он ловко с нею управился, словно доил корову. Когда крынка переполнилась, Йон отпустил кита, рассудив, что хорошего понемногу и не следует заедать китовое молоко китовым мясом, хотя до сих пор о таких запретах на еду в Исландии никто не слышал.
Потом кит уплыл, а Йон отправился домой с крынкой китового молока. Он поставил крынку на стол, но никто из домочадцев не решался попробовать китовое молоко. Все опасались, что молоко заколдовано и тот, кто его выпьет, сам превратится в кита или в рыбу. Йон Упрямец и сам этого опасался, хоть и не нравилось ему признавать чужую правоту. Тогда Сигню вспомнила, что у одной служанки недавно родился сын, а у матери нет молока и кормилицу найти не могут. Она предложила напоить китовым молоком этого младенца: чем от голода умирать, лучше уж пускай превращается в рыбу.
Йон обрадовался и послал за служанкой. Женщина пришла
Йон Упрямец поехал на тинг и рассказал там о происшествии с китовым молоком и сыном служанки. Законоговорителем тогда был Снорри Затейник; выслушав Йона, он сказал, что вот, дескать, такие дела. Потом исландцы стали думать: как жить этому мальчику-великану? Ему трудно будет найти себе товарищей по играм, а уж жену-то и подавно не сыщет. Осерчает на людей от такой жизни, и тогда, пожалуй, придется всем спасаться из Исландии бегством, бросив здесь скот и крашеные одежды.
Наконец Снорри Затейник поднялся на Скалу Закона и объявил, что остатки китового молока надо поделить между всеми брошенными младенцами и сиротами. Пусть, дескать, становятся великанами, раз все равно никому не нужны.
Так и сделали. Йон Упрямец раздал китовое молоко семи недавно осиротевшим младенцам. Они поели и стали расти не по дням, а по часам. Через несколько лет на хуторе Йона Упрямца играли восемь маленьких великанов. Йон не мог их прокормить, поэтому еду для них свозили со всего острова. Эрлюгом звали доброго человека, который прославился тем, что привез четыре воза еды. Позже он прославился в викингском походе, но сагу о нем так и не сложили.
Потом дети-великаны выросли вдесятеро супротив обычного человека и ушли жить в Долину Великанов. Йон Упрямец думал, что они останутся на его хуторе и будут работать вместе с другими слугами, но великаны рассудили, что работать на чужого человека дело недостойное. Их потомки до сих пор живут в Долине Великанов, они такие же большие, как их родители, хотя и не ели китового молока.
Торстейном звали человека, который однажды отправился в викингский поход. Его взяли в плен люди одного конунга с Оркнейских островов и привели к своему предводителю. Тот как раз пировал и захотел, чтобы исландец рассказал ему, как живут люди в Исландии. Торстейн рассказал конунгу про великанов. Тот так смеялся, что захлебнулся пивом и умер. С тех пор на Оркнейских островах установился обычай молчать во время еды.
ЛИСЬИ ЧАРЫ
Китайская народная история о необычайном
Студент Лю из Хунани имел характер нордический, стойкий. Бывало, съест с утра восемь бу риса с лепестками хризантем, а потом сидит в своем кабинете весь день как ни в чем не бывало, переписывает труды Конфуция на шпаргалки из рисовой бумаги — к уездным экзаменам готовится.
Однажды, когда все жители деревни праздновали седьмой день седьмой луны, а в соседнем селении как раз начался одиннадцатый день одиннадцатой луны, и по этому поводу повсюду устроили небывалое веселье с фейерверками, один из высокопоставленных чиновников Небесной Канцелярии решил, что усердие студента Лю заслуживает награды. Он взял ломоть свежего сыра из молока Небесных Коров, завернул его в шелковую ткань, запечатал сверток своей нефритовой печатью и послал студенту Лю в награду и назидание.
Получив дар, студент Лю надел парадный халат и вышел во двор, сохраняя обычную невозмутимость. Он отправился в храм предков, где воскурил благовония, а потом, погрузившись в задумчивость, влез на вершину столетней сосны, дабы, приблизившись к небу, насколько это возможно, с должным уважением съесть гостинец в тишине и уединении.
Как только Лю взгромоздился на дерево, внизу зашуршал шелк: хуу-хуу! Потом раздались звуки лютни, цитры и флейты. Лю посмотрел вниз и увидел, что его двор заполонили чьи-то слуги в нарядных одеждах, а на траве под деревом стоит чайный столик с вином и закусками. Служанки под руки привели деву, чьи рукава стелились по земле, а башмачки были крошечными, как семена лотоса, с должным почтением усадили ее на шелковые подушки и ушли, пятясь и кланяясь.
— Если молодой господин не побрезгует обществом своей служанки, я буду рада предложить ему чарку вина, нынче утром доставленного из столицы, — учтиво сказала дева, обращаясь к студенту.
Студент Лю слез с дерева, поклонился деве и принял из ее рук чарку вина.
— До сих пор, — вежливо сказал он, — бессмертные феи не утруждали себя ради меня, ничтожного.
— Ваша презренная служанка состоит в дальнем родстве с семьей блистательного господина, — поведала ему дева. — Наши прабабки были двоюродными сестрами, поэтому моя покойная мать велела мне разыскать вас и прислуживать вам с совком и метелкой, если вы согласитесь снизойти ко мне, недостойной.