Первая мишень
Шрифт:
– Да. Поговорить с Алиевым не помешает, – согласился Гуров и, кивнув головой Шмакову, оставил их вдвоем со Станиславом продолжать осматривать место взрыва.
Гойда стоял чуть в стороне от входа в подъезд и разговаривал с группой мужчин. Формально именно он, как следователь прокуратуры, возглавлял ведение дела. Но на самом деле Гойда уже давно признал верховенство Гурова и сам не гнушался выполнять его поручения.
И дело тут было не только в том, что следователь и сыщик были старыми друзьями. Гойда был здравомыслящим человеком и никаких иллюзий насчет своих способностей
Гуров не спеша подошел к следователю, беседовавшему с группой людей, и остановился чуть в стороне, наблюдая за происходящим. А Гойду окружили пятеро мужчин и две женщины. Все семеро говорили одновременно, отчаянно жестикулируя и перебивая друг друга. Следователь призывал их успокоиться и высказываться по очереди, но его усилия были тщетны – мужчины и женщины около него так и не переставали голосить и ругаться.
Полковник подождал немного, давая Гойде шанс справиться с проблемой самому. Но, когда позади милицейского ограждения засверкали бликами вспышки фотокамер и появились телеоператоры, решил прекратить балаган и увести потерпевших внутрь дома, где можно было бы спокойно поговорить.
– Граждане! Граждане, спокойно! Давайте пройдем в дом и там все обсудим, – зычно проговорил Гуров, подходя к возмущенным людям вплотную. – Криками делу не поможешь. К тому же сейчас здесь будут репортеры и тогда точно помешают нам на месте выяснить все подробности происшествия.
Это была его ошибка! Дородная черноволосая женщина, лет сорока на вид, резко повернулась в сторону сыщика. Секунду она испепеляюще смотрела на него, а затем завопила еще громче, нарочно стараясь привлечь к себе внимание репортеров.
– Вот и хорошо, что журналисты придут! – кричала она, произнося слова с едва уловимым кавказским акцентом. – Пусть идут. А мы им расскажем, каким гонениям чеченцы подвергаются в Москве. Тут вам не Грозный. Тут вам не удастся скрыть факты издевательства над нами!
Остальные тут же забыли о Гойде и повернулись к Гурову. Они кричали о нарушении прав человека, о притеснениях, милицейском и бандитском произволе и бог весть еще о чем. Впрочем, из-за того, что все говорили одновременно, разобрать, о чем именно идет речь, было совершенно невозможно. Несколько секунд Гуров слушал их с абсолютно спокойным выражением на лице, а затем холодно проговорил:
– Хорошо. Можете идти пообщаться с журналистами. Но я хочу вам напомнить, что для подачи заявления в милицию на возбуждение уголовного дела вам необходимо явиться в участок. Я хотел пойти вам навстречу и поговорить с вами там, где для вас будет удобнее. Но если вы настаиваете на обратном, то можем сейчас проехать в ближайшее отделение милиции, где я и мой коллега примем от вас любые жалобы и заявления.
После этих слов гомон среди чеченцев утих. Женщины еще попытались что-то сказать мужчинам на родном языке, но те довольно резко оборвали их.
– А ты кто такой будешь? – довольно развязно поинтересовался один из мужчин – невысокий, но крепкий мужчина в черном пиджаке и белоснежной рубашке.
– Не «ты», а «вы», – ничуть не меняя своих интонаций, ответил сыщик и показал мужчине удостоверение. – Старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник Гуров. А вас как зовут? И какое отношение вы имеете к происшедшему здесь взрыву?
– Я хозяин машины, – мужчина в черном костюме поднял вверх правую руку с оттопыренным указательным пальцем. – Я Алиев. Аслан Салманович.
– Приятно познакомиться, – так же холодно кивнул головой сыщик. – Так что, Аслан Салманович? Пройдем в дом и поговорим или поедем в участок?
– Ты меня участком не пугай, начальник. Мне участков бояться нечего! – продолжая «тыкать», ответил Алиев, хотя тон его стал немного мягче. – А поговорить действительно у меня удобнее будет, – чеченец обернулся к своим, что-то резко проговорил на родном языке, а затем вновь посмотрел на Гурова. – Это ты тот спец из главка, которого ко мне прислать обещали?
Сыщик не ответил. Несколько секунд он пристально смотрел в лицо Алиева, пытаясь сдержать нараставший в груди гнев. Гуров много лет работал в милиции и повидал всякое. Его и ненавидели, и презирали, и обвиняли во всех смертных грехах, и боготворили. Но сталкиваться с тем, чтобы потерпевший обращался с милиционером, прибывшим защитить его от посягательств преступников, как с собственной «шестеркой», с рабом, Гурову еще не приходилось.
Сыщик досчитал в уме до десяти, стараясь сдержать готовые вырваться наружу обидные и резкие слова, а затем покачал головой. Алиев удивленно уставился на него.
– Вот уж не знаю, кого вам обещали прислать из главка, – с расстановкой проговорил сыщик. – Но я вижу, что в неформальной обстановке разговора у нас не получится, – Гуров повернулся в сторону Крячко, все еще копошившегося около изуродованного «Мерседеса», и громко крикнул: – Стас, будь добр, пришли сюда участкового. Пусть он примет заявление у господина Алиева. И напомни, чтобы не забыл вручить повестки на завтра всем без исключения. И потерпевшим, и очевидцам. А мы уходим отсюда. Нам здесь делать больше нечего!
Услышав это, Гойда коротко вздохнул, собираясь что-то сказать, но передумал. Следователь лишь покачал головой и развел руками. Он прекрасно понимал, что переубеждать Гурова бесполезно. Если этот человек что-то вбил себе в голову, то уже ничто его не остановит. А Гойда, в отличие от сыщика, не мог себе этого позволить.
Станислав, не присутствовавший при разговоре между Гуровым и Алиевым, удивился решению своего друга даже больше, чем прокурорский следователь. Но Крячко уже давно привык к тому, что Гуров молниеносно может поменять собственное же решение, следуя каким-то своим, никому не ведомым планам и тактическим ходам. Поэтому Станислав лишь коротко кивнул головой и направился к участковому, беседовавшему с милиционерами оцепления.