Первая пуля – последняя пуля
Шрифт:
– Мочи их! – заорал кто-то из ведущих активные боевые действия на дороге. – Твари! В капусту их всех!..
Канонада не смолкала, свидетельствуя о том, что стороны весьма эффективно держат оборону, не позволяя противнику получить преимущество. До Кулака донесся сдавленный стон раненого. Может, последний стон расстающегося с жизнью человека. Ружаков покосился в сторону Расписного. Вернее, в сторону его безжизненного тела.
«У Вити должен быть «ствол», – мелькнула в сознании шальная мысль. Попробовать добраться до него? Тогда и у него, Кулака, появится реальная возможность внести свою лепту в развернувшиеся на трассе события. Но, с другой стороны, тело Расписного находилось на открытом
Риск был велик. А разделить печальную участь приятеля Ружакову совсем не улыбалось. Не для того он так долго ждал свободы, чтобы скоропостижно закончить свою неудачную жизнь на обочине загородного шоссе с простреленной навылет грудью или головой, как Витя. Тогда каков выход? Бежать?
От мысли вернуться в салон «Опеля» Кулак отказался сразу – там он будет еще более доступной мишенью. Да и на автомобиле с пробитыми задними скатами далеко не уедешь.
Ружаков слегка приподнялся и, скрываясь за корпусом «Опеля», попытался окинуть взглядом место сражения. «Бульдог» в черном плаще переместился уже к задней части изрешеченного пулями джипа, где, припав на одно колено, подобно киношным героям дешевых голливудских боевиков, вел беспорядочный огонь с двух рук. Из его подельников в живых к настоящему моменту осталось только двое. Невысокий крепыш, которого Ружаков уже имел честь лицезреть прежде, и еще один его товарищ по оружию, грозно выставивший прямо перед собой на вытянутых руках скорострельный «ПСС». Защитой от неприятельского огня этим двоим служила открытая дверца «Ниссана». Рядом, всего в каком-то шаге от них, истекая кровью, бился в предсмертных конвульсиях их приятель. Его длинные ноги, обутые в светло-коричневые ботинки, сучили по асфальту с характерной периодичностью.
Справедливости ради Ружаков вынужден был отметить, что и другая сторона понесла ощутимые потери. Проще говоря, тот тип, чья пуля едва не поставила жирную точку в жизни самого Кулака в первые мгновения только еще наметившейся перестрелки, был уже трупом. Он лежал лицом вниз, и только редкие порывы ветра то и дело колыхали светлую густую шевелюру на затылке. Скрюченные пальцы мертвой хваткой сдавили рифленую рукоятку пистолета, но оружие уже не представляло ни для кого опасности.
Зато единственный оставшийся в живых пассажир старенькой «шестерки» вел себя поистине героически. Его «стечкин» умолкал ровно на столько, чтобы успеть перезарядиться, и снова заливался истеричным лаем. «Братки» под предводительством «бульдога» не могли достать его своими выстрелами, но и он «шпарил» уже не на поражение, а скорее для острастки. Положение становилось патовым, пассажир «шестерки» понимал это и сейчас просто отчаянно боролся за собственную жизнь.
Кулак знал, сколько он будет отбиваться, – пока не кончатся запасные обоймы к автоматическому пистолету. Тогда все и завершится. И тогда «бульдог» с бригадой вспомнят и о нем. Возможно, эта обойма и есть последняя? Ружаков решил не дожидаться того момента, когда выяснится этот вопрос.
Единственный путь к спасению лежал для него через лесопосадки. Он вполне успеет пересечь открытое пространство и скрыться в багряной осенней листве деревьев. Заметить этот маневр можно было со стороны «шестерки». С «Ниссана» его не будет видно. Во всяком случае, Кулак на это очень рассчитывал.
И он рванул. Встал на ноги и, не разгибаясь, побежал в выбранном направлении. Ружаков чувствовал, как по его спине, вдоль позвоночника, потекла струйка холодного пота. Мускулы напряглись, ожидая, что в любую минуту в тело вонзится роковая пуля. Но Ружаков не оглядывался. Усилием воли он заставил себя не оглядываться. Расстояние между ним и посадками сокращалось. Кулак мысленно считал шаги до спасительной лесопосадки, отгоняя дурные мысли.
«Стечкин» смолк, когда Ружаков последним неимоверным усилием бросил тело вперед и почувствовал, как одна из сухих веток больно стегнула его по лицу. Он инстинктивно прикрыл щеку ладонью. Его пальцы тут же увлажнились и стали липкими от крови. Но сейчас это было не главное. А главное было то, что он все же успел скрыться! Смешаться со спасительной листвой…
Но успокаиваться было рано, поскольку в любую минуту о нем могли вспомнить. И Ружаков бросился вперед с удвоенной силой. У дороги еще какое-то время стрекотали «узи» «бульдога», но минуту спустя смокли и они. Воцарившаяся тишина буквально оглушила Ружакова. Он дважды спотыкался и падал, касаясь носом опавшей листвы, перемешанной с грязью. Рубашка превратилась в жалкие лохмотья, а две верхние пуговицы оторвались.
Кулака бил легкий озноб, но он был уверен, что это не от пережитого напряжения, а от холода. Что же касается легкого опьянения, которое он испытал в автомобиле приятеля, то от него давно не осталось и следа.
Лесопосадки кончились, и Ружаков вышел на открытое пространство. Впереди, на расстоянии двух-трех километров, виднелись другие заросли – еще гуще, а значит, и надежнее. Так, во всяком случае, казалось Ружакову. Солнце катилось за горизонт, окрашивая серые дождливые тучи в светло-багровые тона. День близился к завершению.
Кулак на минуту остановился, восстанавливая сбившееся дыхание. За шесть лет организм отвык от подобных перегрузок. Во рту все пересохло, и Ружаков беспомощно облизывал потрескавшиеся губы. Пораненная веткой щека продолжала кровоточить.
– Ну, вперед! – подбодрил сам себя Ружаков.
Он огляделся по сторонам и снова пустился бежать. На этот раз по открытому пространству. В тот момент он старался не думать о будущем и о том, каким образом будет добираться до города.
Глава 2
– Ну, как выглядела Маша, я даже спрашивать не стану, – Крячко попыхивал сигаретой, сидя в немного тесноватом для его комплекции салоне «Пежо» рядом с Гуровым. – Тут и так понятно, что ты ответишь. Она, как всегда, бесподобна, как всегда, на высоте… Влюбленность в собственную супругу и в ее божественный талант в тебе неискоренима. Скажи, как сам спектакль? В целом? Не зря потратил время?
Автомобиль с двумя старшими оперуполномоченными Главного управления уголовного розыска МВД РФ Львом Гуровым и Станиславом Крячко стремительно несся по серому, мокрому от дождя асфальту загородного шоссе, держа курс в сторону Кольцевой дороги. Златоглавая уже осталась позади, напоминая о своем близком присутствии лишь разноцветной иллюминацией на фоне черного беззвездного неба. В воздухе откровенно попахивало грозой, которая в любую минуту была готова обрушиться на несчастные головы простых смертных. Мелкий моросящий дождик стучал в лобовое стекло, по которому лениво двигались «дворники», очищая его от назойливых капель.
Гуров вынул из бокового кармана куртки пачку сигарет и тоже последовал примеру соратника. Отмахнувшись от густого дыма, повисшего в салоне, полковник чуть приспустил боковое стекло со стороны водителя, и в иномарку тут же ворвался холодный, пронизывающий до костей ветер, который, несомненно, дул с севера.
– Ты завистливый человек, Крячко, – спокойно бросил Гуров, не поворачивая головы. – И это нехорошо. Очень нехорошо. Разве ты не знал, что зависть – это серьезный грех…
– Почему это? – недовольно откликнулся Станислав.